- ...да, говорил... да, видел... не помню, наверное... да, делал... - слова с трудом проталкивались сквозь спазмированное горло и пропадали где-то в багровой мгле снаружи. Оттуда блёклым облаком прилетел голос Бартоломео:
- Итак, в силу данных признательных показаний, считается установленным как факт, что Ружеро Понтини является соучастником в преступлении против церкви, а именно: составлению заговора по распространению ереси и лишению власти понтифика. Ружеро Понтини, верно ли записанное?
- Да... - багровая мгла сменилась радужными пятнами, океанским приливом пришла тошнота. - Верно...
- Ружеро Понтини вторично подтвердил, уже и без причинения ему боли, что записанное с его слов - верно. - Я пытался успокоить дыхание. Зажурчала вода. Кто-то из братьев, утолив жажду духовную, утолял телесную. Я бы тоже не отказался, но мне никто не предложил. - Теперь тебе будет легче, сын мой. Сказав правду раз, продолжать уже просто. Больше нет смысла лгать.
Я, наверное, всё-таки кричал: горло саднило. Невольный кашель прошёлся по нему изнутри наждаком и ударил молотом по переломанным костям, чуть вновь не вышибив из меня сознание.
- Кто ещё состоял с тобой в заговоре?
- Не знаю... Пишите, кого хотите... Я... подтвержу.
- Это лишнее, Ружеро, - Альфонсо снова подошёл ко мне. - Нам нужны имена тех, кого мы ещё не знаем. А о тех, о ком нам уже известно, мы поговорим позже.
Его лицо, нависшее надо мной, жёлтым пятном выделялось на фоне тёмного потолка, и, почему-то, постоянно менялось, плыло, словно воск в пламени свечи. Я не мог остановить это движение, от которого вдруг закружилась голова, и зажмурился.
Альфонсо не стал повторять вопрос или долго ждать ответа: у ног скрипнуло и я снова зашёлся в крике. На этот раз я почти потерял сознание, но теперь палачи уже знали границы моих возможностей и не дали мне ускользнуть в небытие.
- В наших сердцах нет гнева и зла, Ружеро. Только сочувствие, - признался мне францисканец. - Эта боль не наказание тебе за ложь, нет. Кто мы, чтобы брать на себя право наказывать? Мы хотим помочь тебе, ведь эта боль - ерунда, поскольку она временна. Неприятна? Да. Но она спасёт тебя от гораздо худшей боли, что будет длиться вечно. Ты поймёшь, что будет ждать тебя, если ты попробуешь солгать, и осознание этого поможет тебе удержаться ото лжи. Тем самым, через боль мы спасаем твою душу.
Боль была черная и противная, как расплавленный пластилин. Вонючими толчками она разносилась по всему телу, била в голову, капала из глаз, и не было от нее спасения. Она была чужая и неизбывная, как неприятный сосед. Она не помещалась в меня, я чувствовал, как она, накачавшись в каждую клетку, начинает разрывать меня изнутри, и как же я хотел, чтобы, прорвав кожу, она выплеснулась, наконец, наружу. В глазах, даже закрытых, что-то плыло и мелькали странные какие-то картинки. Снизу выплыла вдруг тонкая короткая полоска, а под ней я разглядел, опять-таки закрытыми глазами: "ЗДОРОВЬЕ 1 ТП/10 ТП". Соотнести увиденное со своим состоянием пришло в голову не сразу, но всё-таки пришло. Чёрт, я же умираю!!!
Даже сейчас умирать мне не хотелось. Очень не хотелось, почему-то. От отчаяния слёзы потекли потоком по щекам. Как же больно и холодно! Как страшно...
- Скажи мне, отрок, ты работал с еретиком и отступником Джованни Россини?
Я хотел было кивнуть, но не смог, и только хрипло выдавил из горла ответ.
- Кто ему платил? - продолжил монах.
- У... Уберти...
- Значит ли это, что Фарината дельи Уберти был главой заговора, заказывающим и оплачивающим услуги богомерзкого каббалиста, чернокнижника, и еретика Джованни Россини?