Аминь.
Старшему брату повезло: он к тому времени крупно рассорился с отцом и ещё два года назад ушёл и из дому, и из Болоньи. А вот Марии и её матери, попавшим из князи в грязи, пришлось в буквальном смысле на своей шкуре прочувствовать, что прав у слуг нет. То есть абсолютно. Так что то, что последовало в первую же ночь в хозяйском доме, изнасилованием никто бы и не подумал назвать. Служанки для того и существуют, чтобы развлекать господ. Даже господские жёны это понимают. Из-за их так недавно благополучного и сытого прошлого, Мария и её мать не стали, не могли, да и не хотели становиться 'своими' для остальных слуг; и это же прошлое служило прекрасным поводом для насмешек и издевательств со стороны хозяев и их гостей. Положение их ничем не отличалось от положения рабынь: платы никакой не было и не подразумевалось, и хозяин мог сделать с ними всё, что хотел. Теоретически, в случае, если бы он убил Марию, или её мать, или обоих, ему бы грозил суд, это да. Но это только если бы нашёлся кто-то, кто заплатил бы немалую сумму да нанял бы адвоката для начала процесса. И кто бы это был, интересно? Кому до них было дело? То есть в реальности - хрен бы хозяину чего было. Работали мама с дочкой больше остальных, днём до иступления, ночью до изнеможения, да ещё часто бывали биты за нерадивость и там, и там. Через год мать понесла, а когда срок уже большой был, её, под равнодушным взором домовладельца, и под довольную ухмылку его супруги, избили хозяйские сыновья. Палками. Начались роды, в которых мать и умерла вместе с недоношенным младенцем. А через неделю к Марии на рынке подошла старушка и сунула в руку мешочек со словами: "размешай в вине да дай им выпить". Девушкой Маша была неглупой, кидаться вослед старушке с тупыми вопросами "кому" да "зачем" не стала. И так поняла. И что за старушка - тоже. Но и спешить с местью не решилась. Не хотела на дыбу. Это ведь за слуг хозяевам ничего не бывает, а наоборот как раз даже очень. А то, что расследование с допросами подозреваемых будет - это уж наверняка. Подозреваемыми будут все выжившие, а кроме неё самой таковых в планах Марии не должно было быть вообще. Как это провернуть Мария думала днями, натирая полы и драя посуду, и ночами, пока хозяин или его сыновья пыхтели на ней и мяли её груди. Своего закутка у неё не было, потому она уложила заветный мешочек в украденный на кухне горшок, который и прикопала тайком в саду, убедившись, что тот плотно закупорен. Не дай бог, отсыреет зелье. Предусмотрительная девушка была Мария.
Старушку на рынке она вновь высмотрела через много дней терпеливого ожидания.
- Что, не решилась, али выжидаешь чего? - хитро блеснула та глазами.
- Решиться не долго, другое держит.
- Чего ж?
- Не знаю, на сколько вина зелья хватит.
- Эва как! - рассмеялась ведьма. - А насколько ж тебе надо?
- На четыре полные бочки, - не задумываясь ответила девушка. План у неё уже был готов.
- Ого! - уже без смеха удивилась старуха. - Так то выйдет больше, чем на хозяина да на домочадцев.
- Больше, - кивнула Мария. Старуха покачала головой.
- Так ведь намного больше.
- Да. - взгляд Марии был твёрд.
- Охо-хо-хушки... - повздыхала ведьма. - Много, стал быть, людишек обидели тебя...
- Много. - а самой вспомнилось то раннее утро, когда они с матерью последний раз вышли из своего дома, ставшим чужим. Как ждала, как надеялась, пока их вели к новому месту жительства. Даже когда хозяин уже лишал девственности, всё равно верила, что вот-вот кончится этот кошмар, постучит слуга и объявит насильнику, что у дверей мессер Амальфи, который называет юную донну Марию своею невестою и требует немедленного освобождения... Какими солёными были те слёзы. Но утешала себя: не узнал ещё, не смог, не успел... Неделя за неделей, по пути на рынок или в церковь всё высматривала, где он ждёт её. Не раз замирало сердце, а потом щемило болью: не он. И возвращалась к мучителям. В церкви и увиделись случайно, уже когда и болеть перестало. Так, ныло пустотой в груди. Чуть не кинулась к нему, позабыв все приличия, позабыв себя. Хорошо, что не кинулась. Юноша покраснел, встретившись с ней вглядом, покосился на стоящую рядом родню, и отвернулся, пунцовея от стыда. И больше к ней не поворачивался. Больше не виделись.
- А не боишься стольких смертей-то? Рано или поздно ответить-то придётся. Одно дело за...
- Не боюсь, - перебила её Маша.
Старуха хищно сощурилась.
- За такое и цена другая.
- Заплачу.
- А знаешь, цену-то?
- Какая бы ни была, - девушка мечтательно смотрела поверх головы старухи, куда-то в небо. - Какая бы ни была.
Ещё примерно через неделю, безлунной ночью она сбежала на окраину города, где среди руин патрицианского дворца той ещё империи собрались десятка три человек. Той ночью, после мистической трапезы, как и заповедано - при свете костров, впервые отдаваясь мужчинам без омерзения и ненависти, даже получая какое-то удовольствие, она стала стрегерией. Посвящённой Диане, в которую поверила всей силой жаждущей отмщения души. Ей казалось, что Асмерта льёт на её склонённую голову не молоко, а самый настоящий лунный свет, и уверенность в своих силах переполняла её. Тёмная, густая капля из разреза на её ладони упала тогда на сухую землю, прикрывшую крохотное зёрнышко. Меж камней под её ладонями за считаные удары сердца вырос и расцвёл красный, как кровь, похожий на пламя костра мак. Новообращённая с удивлением перекатывала во рту, пробуя на вкус, неудобные камешки чужих, незнакомых слов...
Отсутствие любимой игрушки не прошло незамеченным и поутру она была жестоко бита за то, что бегала куда-то ночью. Но она только улыбалась на удары. Обозлённый хозяин выволок её за волосы на конюшню, схватил плетёный кнут и велел раздеться. Мария без жалоб скинула короткую котту, оставшись в одной юбке и дерзко глядя в глаза. Хозяин, увидев свежие засосы вокруг сосков, совсем взбесился. Хлестал кнутом куда ни попадя, сбил кулаками на землю, пинал ногами, топтал... Как только не забил насмерть. Но она даже сознания не теряла. Когда он убрался, тут же появился Джованни, конюх.
- Чего развалилась? - в его голосе не было ни на волос сочувствия к полуголой, избитой девушке. - Проваливай давай, потаскуха.
Мария потянулась к измазанной навозом котте, но Джованни, мстительно усмехнувшись, поддел котту ногой и вышвырнул далеко во двор.
- Потрясёшь сиськами, не отвалятся...
Однако, когда девушка вставала с четверенек, чтобы направиться во двор, он своё мнение изменил. Толкнув её на кучу соломы навалился сверху, задирая юбку и раздвигая ей ноги коленом.