- Это из каких же Медичи?
- Так... э-э... - парень очевидно растерялся подобному вопросу. В принципе, уже все ясно. Дальше можно не спрашивать. - А ты многих, что ли, знаешь?
- Ну, не многих, конечно, - я стянул с себя сюрко-накидку и, свернув, подложил себе под задницу. Заманало уже сидеть на холодном. В этот раз тут даже сена на каменный пол не бросили. Так и простатит заработать можно. Лучше уж немного туловищем померзнуть. Гвидо хорошо. Он возмущен, возбужден, и потому бегает. - Так, слышал краем уха о каких-то Медичи из Рима. Еще, вроде, были некие Медичи с севера, чуть ли не из Франции. Не твои предки, часом?
- Не, - мотнул тот головой. - Хотя не знаю. Не слышал ни о ком в Риме. И отец, и дядьки, все в Сан-Лоренцо ломбарды и лавки держат. И до них так было. Там мы и живем. А уж когда мои предки в Фиренце поселились - Бог весть.
- Богатый район.
- Не бедный. - согласился он.
- Так у вас династия, получается, - продолжал провоцировать я. Гвидо пожал плечами.
- Ну, да. Насколько я знаю, все в роду были ростовщики или торговцы.
- Так а как же ты...
- Мне повезло, - перебил он мой вопрос. - Судьба свела меня с Лапо. - и, заметив мой взгляд, пояснил, - Лапо дельи Уберти, сын мессера дельи Уберти.
- Черт подери! - я вскочил на ноги.
- Что такое? - нахмурился Гвидо, видимо посчитав мое поведение оскорбительным, в свете только что произнесенного имени.
- Да нет, ничего, извини... просто совсем забыл... голова дырявая. Ты продолжай, я слушаю. - тем временем, матерясь про себя на себя и свой склероз, я нашарил лично изобретенный карман в котте и записку в нем. Ту самую, экспроприированную у ночного не пойми кого. Нас ведь особо-то и не обыскивали. Не то время. Если на поясе нет кошеля и руки пусты, значит искать больше нечего, поскольку кроме кошелей и сумок типа 'сидор', другого способа хранения переносимых вещей одним человеком тут пока не знают. Ну, разве за пояс засунуть. Но пояса с нас сняли и кошель с деньгами отобрали. А вот кармана снаружи не видно. Так что записка, а точнее, послание, к счастью, осталось при мне:
'Возлюбленный брат наш Никколозо,
Надлежит вам в кратчайший срок, а весьма желательно
сегодня, найти и доставить для дознания слугу и приспешника
богомерзкого врага нашего, крещеного Маненте, также
известного как Фарината Уберти. Слуги же имя Ружеро
Понтини. Сей есть отрок лет одиннадцати или двенадцати,
росту для его лет весьма высокого, сложения худощавого,
но не тощ, волосы короткие, прямые, темно-русого цвету,
а глаза серые. Нос прям и костист, лоб высок, лицо скуласто
и угловато, подбородок же тверд. Лицо его тем еще приметно,
что носит следы сильного ожога и до сих пор красно с левой
стороны, что и издалека видно. Отрока сего следует изловить,
но вреда нисколько не причинять, а наипаче следить, чтобы
жизни не лишился. Если же кто будет в его сопровождении, то,
по возможности, следует так же изловить. А если нет, то
Бог вас простит, но свидетелей поимки упомянутого Ружеро
Понтини, кои могут донести Уберти, остаться не должно.
Просим вас со всей смиренностью отложить остальное, но
нисколько с этим делом не мешкать, а приступить немедленно.
Столь важно дело сие, что сам Понтифик дарует вас
своим благословением ни в чем при поимке упомянутого
Ружеро Понтини себя и доверенных людей ваших не
ограничивать, все прегрешения с вас снимает, и заступничество
твердо обещает. Мести же Фаринаты Уберти не бойтесь. Если
сделаете все твердо и решительно, то будет успешно
предприятие наше, к вящей славе Господней, а врагам
смерть. Если же колебаться и слабость в душе лелеять,
то вскорости враги совсем одолеют, и тогда не будет нам
всем места в Фиренце, а то и по всей Италии. Пойманного же
следует доставить к верным братьям нашим, специально
для этого дела прибывшим из Равенны, бр. Альфонсо и
бр. Бартоломео, кои будут молиться за вас и ожидать
в известном вам месте.
Антонио Мазо.'
-... Отец тогда собрал своих братьев и сыновей и отправился к мессеру Уберти во дворец, - пока я читал, Гвидо рассказывал историю своего знакомства с сыном мессера Фаринаты, случившегося на следующий день после того, как гибеллины вошли в город. Тогда, почти три года назад, их семейство оказалось первым из цеха Камбио, поддержавшим победителей. В те, первые, после победы, дни победители особым гуманизмом не страдали и многие из со-цеховиков Джузеппе Медичи, убеждённые гвельфы, оказались либо убиты, либо изгнаны из города. Ушлый папик Гвидо не только сохранил жизнь и избежал полной конфискации, он ещё пролез в первые финансисты, обзавёлся нужными связями и пристроил младшенького. Все цеха практически в полном составе стояли за гвельфов, так что ход Джузеппе, папы Гвидо, в резко изменившемся политическом раскладе сразу сделал его фаворитом на финансовом рынке. Кто успел, как говорится. Мне это особо интересно не было. Как вдохновенно денежные мешки любят покрывающую их власть и в какой позе обычно отдаются я и сам мог рассказать, так что слушал я краем уха. Гораздо интереснее было содержание письма. Удачно я, однако, с карманом подсуетился. Вовремя. Сложив накидку вчетверо, я вновь уселся, привалившись спиной к стене. От стены несло холодом, но усталость давала о себе знать все отчетливей. Поспать бы. Но тут спать - только пневмонию подхватить. Лучше уж подумаем. Тем более, есть о чем. Первое, что бросается в глаза, это что инквизиция знает меня в лицо. И дело мое на личном контроле у какой-то шишки. Попутно выясняется, что инквизиция выполняет гораздо больше функций, чем думает мессер дельи Уберти и даже больше, чем думал я сам. Не только слежка и дознание, так сказать, разведка и контрразведка церкви, но и активный инструмент, а может, и игрок на политической сцене. 'Мы' и 'нас' относится, скорее всего, ко всей церкви, но история знает немало примеров того, как многознающие главы тайных служб либо их кураторы смещали наследственных или демократически избранных правителей и занимали их места. Неприятное это доказательство моей важности. Надеюсь, Фаринату это прошибет. Специально из Равенны... фиг знает, что за Равенна такая, но звучит как 'прямо из Центрального Управления', или 'они от Самогò...'. Почему тогда меня ни разу к 'Самомý' не отвезли? Ответ очевиден: сотрудничество мое никому не нужно, информация от меня важна, но одноразова и может быть легко передана другому лицу и затем воспроизведена без моего участия, так что как ни колись на допросах, а выжить у меня, если попадусь - а я попался - шансов никаких. Плохо то, что ценность моей тушки до того, как я все выложу, так велика, что даже царапать ее не рекомендуется. Так что 'лучше умереть' (в моем случае не бравада, а совсем наоборот) это легче сказать, чем сделать.. Как-то надо с попаданием в лапы инквизиции завязывать. Самоубийство это первое, что приходит на ум, да и не в первый раз. Вот только самому себе ткнуть ножом или мечом в живот мне так и не хватало духу, пока не становилось слишком поздно. Я покосился на Гвидо. Тот последовал моему примеру и, подложив под задницу свое некогда роскошное сюркотто, уселся на пол. Рот он не закрыл ни на минуту, продолжая свой эпос: