Так же, будто постороннему человеку, отец сообщил ему, что в фирму пора пригласить еще одного сотрудника, и если Руперт совершенно уверен, что его не заинтересует эта профессия, он предложит место сыну Дэвида МакМэхона. Руперт заверил, что никаких возражений не имеет. Его лишь слегка кольнула мысль о том, что юный МакМэхон станет партнером, и табличку у дверей офиса переделают, изменив название на «Грин и Макмэхон». Один или два раза отец спрашивал, не желает ли он вернуться в Ратдун и основать агентство по торговле недвижимостью: тут многие продают и покупают коттеджи и гаражи, и всем нравится, когда дела ведут свои люди. «Может, попробуешь? – сказала мать. - Иначе Билли Бернс этим займется. У нас в городке он почти все к рукам прибрал». Но Руперт мягко и решительно дал им понять, что это в его планы не входит. Он не оставил никаких сомнений на счет того, что намерен остаться в Дублине. Случилось это в тот день, когда мама спросила: как он думает, стоит ли менять на доме крышу. На их век еще хватит, а вот простоит ли она дольше, и есть ли смысл беспокоиться… Руперт притворился, что не понимает намека и не видит, что это ее последняя отчаянная мольба. Он принялся рассуждать о крышах и о том, насколько они увеличивают стоимость дома, как специалист привел все доводы «за» и «против», отстраняясь от их будущего, словно проезжий турист.
Мать робко спрашивала у него пару раз, познакомился ли он в Дублине с какими-нибудь хорошими девушками. Но вопрос больше не повторяла. Должно быть, он как-то резко ей ответил: все-таки ему еще только двадцать пять, а мужчин в этом возрасте девушки еще интересуют – то есть, можно так подумать. Если не знать, что девушки их совсем не волнуют. А волнует только Джимми.
У Руперта сжалось горло при одной только мысли о Джимми. В обеденный перерыв они посидели в ресторане - по пятницам это стало почти традицией. В пятницу днем у Джимми не было уроков: как выяснилось, в конце недели мальчиков не так-то просто увлечь учебой, и в расписание ставили физкультуру, изобразительное искусство или музыку. Поэтому Джимми мог прикатить в своей миниатюрной машине и встретиться с ним. Все равно в пятницу днем, как с тревогой, но не без удовольствия замечал Руперт, не только в школах, но и во всем Дублине воцарялась беззаботная атмосфера. В офисе работа двигалась еле-еле, и создавалось впечатление, что домой все уезжали - неважно, в пригороды или нет - с каждым разом все раньше. В пабе по соседству стоял такой шум, что становилось ясно: эти работнички вряд ли вернутся в офисы готовыми к труду – если вообще вернутся. Но Руперту это было только на руку: на его долгие исчезновения в обеденный перерыв смотрели сквозь пальцы. Они с Джимми отыскали ресторан, который устроил обоих (что было нелегко, поскольку о вкусах они вечно спорили), и замечательно проводили там пару часов.
Джимми настоял на том, чтобы Руперт по выходным ездил домой; именно Джимми узнал про «Лилобус». Джимми говорил: жаль, что выходные пропадают, но это не навсегда, и старик отец никогда ничего не требовал, ему жить осталось всего, может, несколько месяцев, и побыть с ним сейчас его долг, разве нет? И мать, наверное, ждет его, думает о нем всю неделю - разумеется, надо ехать. Джимми даже ни разу не позволил ему сказаться больным. На этот счет он был полон решимости.
Впрочем, Джимми по любому поводу был полон решимости – но в этом, отчасти, была его притягательность. Он никогда ни о чем не задумывался, не размышлял, не оценивал. А если, как порой выяснялось, он оказывался совершенно не прав, он снова исполнялся решимости – уже по другому поводу. «Я ошибся, светоотражатели изобрел совсем другой человек. Я все напутал, я был абсолютно не прав». Потом он начинал доказывать правильность иной точки зрения. Но ни разу не менял мнения насчет того, что Руперт на выходных должен ездить домой; это он решил окончательно и бесповоротно.
Самому Джимми не надо было в пятницу никуда уезжать, его семья жила в Дублине. Он был младшим из шести детей, и две его старших сестры и три брата целиком и полностью оправдали ожидания отца, то есть, стали продавцами газет и журналов. Одни торговали в палатках на оживленных перекрестках, другие содержали магазинчики, в которых имелись также открытки и мороженое. Но отец Джимми мрачно поговаривал: «Есть у нас один чудак с приветом, у которого нет ни грамма здравого смысла». В детстве и ранней юности для Джимми баловали; его успехи в школе и в университете поощряли, а когда он устроился учителем в элитную школу, отнеслись к этому с одобрением. Над ним подшучивали, будто он голубой, но всерьез так никто не говорил. Впрочем, любого зубрилу, каковым его и считали, можно назвать неженкой, посмеяться над его манерой одеваться, спросить: где твоя серьга в ухе? - и покривляться, как в телевизоре: «Джимми, ты пра-ативный».