- Ты получишь их при одном условии, - глухо произнес незнакомец, холодно наблюдая за реакцией кучера.
Тот подобострастно вытянулся:
- Все, что пожелаете, мессир!
- Сейчас ты берешь деньги и идешь в первую попавшуюся пивнушку. К себе вернешься тогда, когда истратишь последний пенни. Все ясно?
- Да, но… - замялся возница, рассеянно почесывая затылок.
- Я сам довезу мадам де Круа до дома. И еще: если сделаешь то, о чем я прошу, через день, на этом же месте, получишь еще три таких монеты. Усек?
- Конечно, сэр! Спасибо, сэр!
Не веря свалившейся на него удаче, кучер, пятясь и неловко кланяясь, отошел от кареты, а затем что есть мочи припустил вниз по улице, к ближайшему кабаку.
Мужчина же, проводив златолюбца насмешливым взглядом, взобрался на козлы и поплотнее закутался в плащ. Сырой октябрьский ветер пробирал до костей, а незнакомцу не хотелось схватить простуду. Взяв вожжи в руки, он нахохлился, словно петух на жердочке, и принялся ждать.
***
Мадлен вышла из дома спустя полтора часа после описываемых выше событий, разогретая двумя чашками чая и свежими сплетнями. Она залезла в карету, и с легкой улыбкой приказала трогать. Кучер послушно щелкнул кнутом, и лошади, весело цокая подкованными копытами, покатили карету, повинуясь умелым рукам.
На женщину навалилась сонная нега, которую она испытывала всякий раз, когда возвращалась из гостей. Она перебирала в голове детали неспешной беседы с Шарлоттой Хантерсон, касавшиеся последней парижской моды, цен на пошив платьев и расходов на свадьбу дочери.
Она не сразу заметила, что карета едет дольше, чем привычно. Окна были плотно зашторены, поэтому она не могла увидеть дорогу, по которой ехал экипаж. Однако, спустя некоторое время, она насторожилась. Дорога до дома обычно занимала пять минут; сейчас же прошло намного больше времени.
- Брюс! В чем дело? Куда ты меня везешь? – немного нервно спросила Мадлен, постучав в панель кареты туда, где сидел кучер.
Ответа не последовало. Тогда женщина встревожилась. Распахнув занавески, она громко ахнула: улица, по которой они ехали, была темной, узкой и совершенно не похожей на ту, на которой находился ее дом.
- Стой! – не своим голосом закричала перепуганная Мадлен, что есть мочи заколотив кулачками по панели. Однако карета покатилась еще быстрее. Цокот копыт казался ей теперь похоронным звоном. Женщина не знала, что ей теперь делать. Горячая волна страха накрыла ее с головой, и она сжалась в углу, отчаянно шепча молитву.
Внезапно карета остановилась, и сердце Мадлен бешено застучало. Кто-то открыл дверь и протянул руку, отрывисто приказав выбираться наружу. Мгновение помедлив, женщина повиновалась, от всей души надеясь, что ее покорность сыграет ей на руку.
Незнакомец, чье лицо она не могла видеть, вцепился в ее запястье железной хваткой и теперь буквально тащил Мадлен за собой в захудалый постоялый двор.
Оказавшись в полутемном зале, в котором стоял запах кислой капусты и чего-то подгоревшего, мужчина что-то отрывисто бросил хозяину. Тот, услужливо кланяясь, указал рукой на лестницу, ведущую на второй этаж. Коротко кивнув, незнакомец, подталкивая готовую в любой момент лишиться чувств Мадлен перед собой, начал подъем по лестнице. Женщина чувствовала его руку на своей спине и понимала, что у нее нет возможности позвать на помощь. От осознания этого ее прошиб холодный пот, несмотря на то, что в помещении было довольно-таки душно.
Остановившись у первой же двери, мужчина открыл её и довольно грубо втолкнул Мадлен внутрь. Затем вошел сам. Женщина упала на грубый деревянный стул, краем уха услышав, как в замочной скважине два раза повернулся ключ.
Совсем рядом с ней раздались тяжелые шаги. Чиркнула спичка, и пламя ее на миг озарило суровое лицо со шрамом. Мадлен застыла. Она узнала мужчину, с которым она танцевала на прошлом балу. Теперь же, когда пламя одинокой свечи неясно озарило лицо ее похитителя, он заговорил на чистейшем французском:
- Здравствуйте, мадам де Круа. Как поживаете?
Мадлен немного опешила. Она так давно не разговаривала на родном языке, что, казалось, ее язык еле ворочался, когда она, замирая от страха, ответила:
- Кто вы? Что вам от меня нужно?
Кривая ухмылка исказила лицо собеседника:
- Помните, тогда, на балу, я говорил, что всему свое время, мадам де Круа? Так вот, это время пришло.
И снова Мадлен почувствовала, что знает этого человека.
- В таком случае, мессир, потрудитесь назвать свое имя, - женщина попыталась вложить в свои слова как можно больше льда и яда.
Мужчина наклонился к ней и хриплым шепотом произнес:
- Вам ведь кажется, что мы знакомы, не так ли? Что-то до боли знакомое, не дающее покоя? А я-то надеялся, что вы вспомните. Ну что ж, пришла пора напомнить вам, мадам, тот июльский день 1789 года, когда я пообещал найти вас на краю света…
Догадка золотой молнией сверкнула в мозгу Мадлен. Женщина вскрикнула, ее сначала обдало нестерпимым жаром, а затем бросило в холод. По спине пробежали мурашки, каждый волосок стал дыбом.
- Анри, - слабо прошептала она и в тот же миг лишилась чувств.
***
В это же время, на другом конце Лондона, Филипп де Круа не мог найти себе места от волнения. Его жена отсутствовала дома уже около трех часов. Давно стемнело, но Мадлен до сих пор не появилась. Часы на каминной полке показывали пять часов вечера. Не зная, что и думать, Филипп решил послать посыльного с запиской к Хантерсонам. Когда дело было сделано, оставалось только надеяться на лучшее.
***
Мадлен пришла в себя от того, что кто-то бережно смачивал ее виски и лоб мокрым носовым платком. До нее донесся легкий запах нюхательных солей, витавший в комнате. Женщина открыла глаза и обнаружила, что по-прежнему находится в той самой комнате, только теперь лежит на кровати, а у изголовья сидит Анри де Тальмон и пытается привести ее в чувство.
«Анри!»
Снова яркая вспышка воспоминаний, и Мадлен резко села на кровати.
- Очнулась? Вот и отлично.
Анри отложил платок в сторону и испытующе взглянул в смятенные глаза Мадлен. Впервые в жизни женщина не знала, что и сказать. Она впитывала в себя каждую черточку лица де Тальмона, каждый седой волос в его некогда золотой шевелюре. Не без содрогания смотрела на уродливый шрам, красной линией перечеркивающий когда-то красивое, одухотворенное лицо.
- Вы, наверное, сейчас думаете, как это возможно, - наконец заговорил Анри, вдоволь насладившись состоянием Мадлен, - вы ведь со своим мужем-предателем давно похоронили меня, посчитав убитым, растерзанным чернью. А я ведь давал вам клятву, мадам де Круа, что я вернусь и найду вас. И вот, спустя столько лет, мне это удалось.
- Но… как? – еле выдавила из себя Мадлен, поражаясь тону голоса мужчины. Он был бесцветным, ничего не выражающим.
- Как? Очень просто. Ценой жизнью вашего отца, моя дорогая предательница. Едва вы скрылись из виду, в церковь хлынула чернь. Мы сражались до последнего. Но что мы могли сделать вдвоем против обезумевшей толпы? Из моих рук выбили шпагу, я стал отступать. Кто-то замахнулся на меня мясницким топором, да только опустился он не на мою голову, а на вашего отца, вставшего на пути моего несостоявшегося убийцы. И именно в этот момент в церкви появились королевские гвардейцы. Возникла сумятица, давка. Я этим воспользовался, подхватил шпагу из рук месье де Ламбера, затем вскочил на какое-то возвышение и принялся рубить толпу направо и налево. Какой-то безумец набросился на меня, мы сцепились в схватке, в которой я снова выронил из рук шпагу. Мой противник с криком мести хотел было заколоть меня, но ему помешали гвардейцы. И вместо смертельной раны в сердце дрогнувшая рука его оставила на моем лице вот такой прощальный подарок, - Анри кончиком указательного пальца провел линию по шраму, а затем продолжил: - Гвардейцы спасли меня. Потом начались преследования дворян, и мне пришлось скрываться. Однако все это время я пытался найти вас, Мадлен, и закончить то, что мы начали. Но мне это не удалось. Вы словно в воду канули. Я был счастлив думать, что вам удалось спастись. Потом события захлестнули меня. Я сражался за Тюильри, был в тюрьме, потом долго скрывался под чужим именем… Своими глазами видел казнь Марии Антуанетты, видел, как какой-то буржуа живет в моем особняке. Я пережил ад, и все это ради клятвы, которую я принес вам, Мадлен. Обещание, что мы будем рядом, как и было суждено. Я пересек Ла-Манш, чтобы узнать, что вы вышли замуж за моего бывшего друга, и у вас уже взрослая дочь. Увы, слишком поздно. Лучше бы я умер тогда от того мясницкого топора, чем видел такое положение вещей.