— Ифеома рассказывала, что там только что отменили забастовку, — сказала мама.
— Как дела в Нсукке? — спросил папа, снова переходя на английский. — Университет, похоже, доживает последние дни.
Глаза тетушки Ифеомы сузились:
— Ты не пробовал взять трубку телефона и позвонить мне, чтобы задать этот вопрос, а, Юджин? У тебя что, руки отсохнут, если ты в один прекрасный день возьмешь телефон и позвонишь сестре, gbo? — ее слова на игбо звучали игриво, но тон заставил меня покрыться мурашками. В горле застрял комок.
— Я звонил тебе, Ифеома.
— И когда это было? Вот я спрашиваю тебя, как давно это было? — тетушка Ифеома отложила вилку. В течение долгого, напряженного момента она сидела совершенно неподвижно, так же, как папа, как и мы все. Наконец мама откашлялась и спросила папу, есть ли еще сок в стоящей рядом с ним бутылке.
— Да, — ответил папа. — Но распорядись, чтобы девушка принесла еще несколько бутылей.
Мама встала и пошла за Сиси. Высокие тонкие бутылки, которые принесла Сиси, выглядели так, словно в них налили какой-то благородный напиток. Формой они напоминали высокую стройную женщину. Папа налил всем сок и произнес тост:
— За дух Рождества и за славу Господню!
Мы хором повторили тост. Обиора произнес его с такой интонацией, будто задавал вопрос: «За славу Господню?»
— И за нас и дух семьи, — добавила тетушка Ифеома, перед тем как выпить.
— Это на вашем заводе сделано, дядя Юджин? — спросила Амака, прищуриваясь, чтобы прочитать надпись на этикетке.
— Да, — ответил папа.
— Вкус стал бы мягче, будь здесь поменьше сахара, — Амака говорила вежливо, как подобает общаться со старшими. Я никак не могла понять, то ли отец кивнул, то ли его голова качнулась, пока он жевал. У меня снова подкатил комок к горлу, мешая проглотить рис. Я потянулась за стаканом и опрокинула его, разлив сок цвета крови по белой кружевной скатерти. Мама торопливо накрыла пятно салфеткой. Когда она подняла покрасневший кусок ткани, я вспомнила ее кровь на ступенях.
— Вы слышали об Аокпе, дядя Юджин? — спросила Амака. — Это маленькая деревушка в Бену. Там появляется благословенная Дева.
Я поразилась тому, с какой легкостью Амака это делает: она открывает рот, и оттуда текут слова.
Некоторое время папа жевал молча, потом проглотил еду и только тогда ответил:
— Да, я об это слышал.
— Я собираюсь туда с детьми на паломничество, — оживилась тетя. — Может, Камбили и Джаджа присоединятся к нам?
Амака быстро подняла глаза, явно удивленная тем, что услышала. Она собиралась что-то сказать, но передумала.
— Ну, церковь еще не подтвердила подлинности этих явлений, — папа задумчиво рассматривал тарелку.
— Ты прекрасно знаешь, что нас уже не будет в живых, когда церковь наконец заговорит об Аокпе, — парировала тетушка Ифеома. — И даже если подлинность чудес не подтвердится, важнее всего причина, по которой мы туда поедем. А мы поедем, движимые верой.
Папа принял слова сестры с неожиданным удовольствием и медленно кивнул:
— Когда вы собираетесь ехать?
— В январе, до начала школьных занятий.
— Хорошо. Я позвоню тебе, когда мы вернемся в Энугу, и мы договоримся о приезде Джаджа и Камбили на день-два.
— Неделю, Юджин. Они пробудут у меня неделю. В моем доме нет монстров, которые отрывают детям головы! — рассмеялась тетушка Ифеома, и ее дети зазвенели, как колокольчики, блестя зубами. Все, кроме Амаки.
Настало утро воскресенья. Оно показалось мне необычным, не таким, как всегда. Может, потому, что мы ходили в церковь накануне, в Рождество. Мама пришла ко мне в комнату, мягко потрясла за плечо и обняла. Я почувствовала мятный аромат ее дезодоранта.
— Ты хорошо спала? Сегодня мы едем на утреннюю службу, потому что сразу после нее папа должен быть на собрании. Kunie[69], иди в ванную, уже начало восьмого.
Я зевнула и села. На моей кровати расползлось красное пятно, широкое, как открытая книга.
— У тебя месячные. Ты брала с собой прокладки?
— Да.
Я едва успела принять душ, так боялась опоздать. Сегодня я выбрала бело-голубое платье и завязала шарф вокруг головы. Закрепив его двумя узлами на затылке, я спрятала под шарф хвостики косичек. Однажды отец Бенедикт сказал папе, что я отличаюсь от остальных девочек, которые выставляют волосы напоказ, словно не знают, что женщинам недостойно находиться в доме господнем с непокрытой головой. Тогда папа с гордостью обнял меня и поцеловал в макушку.
Джаджа и мама уже были одеты и ждали меня в гостиной. У меня скручивало живот от менструальных болей, мне казалось, что кто-то с тупыми зубами то вцеплялся в меня, то отпускал.