— Да упокоится с миром душа его, — сказал папа и осенил себя крестным знамением.
— Отвернитесь, — велела мама.
Но мы с Джаджа уже смотрели на тело. Папа рассказывал, что полицейские выставляют посты на заросших по обочинам участках дороги, которые опасны даже для тех, кто водит мопеды. И что думают они лишь о том, как спрятать деньги, отобранные у неудачливых путешественников. Но я не слушала папу. Я думала о мужчине в джинсах, который умер, и пыталась представить, куда он мог ехать и что собирался там делать.
Папа позвонил тетушке Ифеоме спустя два дня. Возможно, он бы не сделал этого никогда, если бы не исповедь у отца Бенедикта. Да, если бы не она, мы бы не поехали в Нсукку и все осталось бы по-прежнему.
Был праздник Богоявления, и папа не пошел на работу. С утра мы отправились на причастие, и хотя обычно по праздникам не навещали отца Бенедикта, в этот раз отец решил к нему зайти. Он хотел, чтобы преподобный нас исповедовал. Ведь на языке игбо, а так проходила церемония в Аббе, исповедоваться неправильно; к тому же папа считал недостаточно духовным приходского священника.
— В этом-то и проблема нашего народа, — говорил он. — Мы путаем то, что что важно, и то, что почти не имеет значения. Мы слишком заботимся о красоте церковного здания и статуй. Белые люди никогда так не поступают.
Пока папа разговаривал с отцом Бенедиктом в его кабинете, я, Джаджа и мама сидели на диване в гостиной, листая газеты и журналы, разложенные, словно на продажу, на низком, напоминающем гроб столике. Потом папа вышел ненадолго, велел нам подготовиться к исповеди и вернулся к преподобному. Несмотря на то что дверь была плотно прикрыта, я слышала ровный рокот его голоса, одно слово, перетекающее в другое, как гул работающего двигателя. Следом за отцом на исповедь отправилась мама. Она оставила дверь чуть приоткрытой, но ее я совершенно не слышала. Джаджа вернулся быстрее всех. Он вышел оттуда, еще не закончив осенять себя крестным знамением, словно куда-то торопился. Я спросила брата глазами: «Ты рассказал о своей лжи дедушке Ннукву?» — и он кивком ответил: «Да!» Настала моя очередь. Я тихо вошла в комнату, в которой едва помещались письменный стол и два кресла, и тщательно закрыла за собой дверь.
— Благословите меня, святой отец, ибо я согрешила, — произнесла я, устраиваясь на самом краешке кресла. Мне очень хотелось оказаться в исповедальне, в безопасном укрытии деревянной кабинки и зеленой занавески, которая отделяла священника от кающегося. Мне хотелось встать на колени или прикрыть лицо бумагами, которые лежали на столе отца Бенедикта. Покаяние лицом к лицу со священником казалось мне внезапно наступившим Судным днем, а к нему я была не готова.
— Да, Камбили, — ответил преподобный. Он сидел ровно, теребя в руках лиловую епитрахиль, перекинутую через плечи.
— С моей последней исповеди прошло уже три недели, — сказала я, не сводя глаз со стены, на которой висела фотография Папы Римского с неразборчивой подписью. — Вот мои прегрешения: я дважды солгала, один раз нарушила пост евхаристии и трижды утратила внимание во время чтения молитвы Розария. За все, что я сказала, и за то, что забыла сказать, прошу прощения у вас и у Господа.
Отец Бенедикт поерзал в своем кресле:
— Продолжай. Ты же знаешь, что утаивать что-то во время исповеди — это грех против Святого Духа?
— Да, отец.
— Тогда продолжай.
Я отвела взгляд от стены и быстро взглянула на преподобного. Глаза отца Бенедикта были такого же зеленого оттенка, какой я один раз видела у змеи. Она скользила по двору возле куста гибискуса. Садовник сказал, что это безобидная садовая змея.
— Камбили, ты должна исповедоваться во всех своих грехах.
— Да, отец. Я так и сделала.
— Нельзя ничего утаивать от Господа. Я дам тебе минуту, чтобы ты собралась с мыслями.
Я кивнула и снова уставилась на стену. Могла ли я сделать что-то, о чем знал отец Бенедикт, а я — нет? Что ему мог сказать папа?
— Я провела более пятнадцати минут в доме дедушки, — наконец произнесла я. — А мой дедушка — язычник.
— Вкушала ли ты от яств, от которых приносили жертву идолищам?
— Нет, отец.
— Участвовала ли ты в языческих ритуалах?