"Я свободен", -- билось у него в крови.
Конь Морвейна вырвался вперед и обогнал его уже перед самым концом, на краю поля; последним пришел Таггарт. Бывший нахуда вроде бы нисколько не расстроился, с той же каменной физиономией остановил лошадь и неспешной трусцой направился обратно. Бел и Леарза еще какое-то время топтались у забора, не глядя друг на друга.
-- Я тут думал, -- выдохнул Леарза и наконец тронул лошадь с места; лошадь Бела шагом пошла следом. -- Ведь я бесполезный нахлебник и дармоед. Есть ли для меня в этом мире занятие? Может, я смог бы быть разведчиком?
Морвейн молчал.
-- Нет, -- потом ответил он. -- Я понимаю, о чем ты думаешь. Тебе не пришлось бы осваивать тысячи вещей, которые нам приходится изучать с азов, вроде верховой езды. Но... быть разведчиком -- значит подчиняться приказам. Ты не сумеешь подчиняться.
-- Слишком несдержанный, -- почти весело сказал Леарза. -- ...Но ведь тебя тоже называют несдержанным.
Морвейн отвернулся и негромко рассмеялся.
-- По сравнению с тобой я самый сдержанный человек на свете, Леарза. На Венкатеше я однажды добрых два часа был вынужден смотреть, как пытают женщину. Ты бы смог все это время стоять спокойно и не вмешаться?
Леарза пожал плечами и нахохлился в седле.
-- Не знаю, -- ответил он. -- Я все пытаюсь понять, что же именно значит эта ваша хваленая "сдержанность". Бесчувствие? Равнодушие к мукам окружающих? Отсутствие жалости?
-- "Сдержанность" -- это рассудок, управляющий эмоциями, -- спокойно возразил Бел. -- Разведчику часто приходится поступать разумно вместо того, чтобы поступать правильно... так правильно, как ты считаешь.
Леарза смолчал. К тому времени их лошади приблизились к остальным настолько, что они могли слышать болтовню Сета с Тильдой.
***
Беловатая звезда класса G, приближается к 6000К, на языке местных имеет название Сеннаар, в системе обнаружено шесть планет, Анвин -- четвертая по счету.
Сутки равняются тридцати двум часам, планета совершает полный оборот за 467 астрономических суток, а в пересчете на местные -- триста шестьдесят пять, наклон оси составляет двадцать восемь градусов, содержание воды в экосистеме планеты удовлетворительное, средняя годовая температура большей частью стандартная типа F...
Он поднял взгляд и долго, долго смотрел в темноту перед собой, пока экран планшета продолжал мягко светиться, делая его лицо призрачно-серым. Какая разница, что это за планета, что там случится?.. Все равно его нога никогда не ступит на ее поверхность.
Глупый мальчишка столь очевидно бесится с пресловутой "сдержанности" обитателей Кеттерле, но если б он знал, чего порой стоит эта сдержанность.
Таггарт мог бы рассказать ему.
Темнота окутывала усадьбу Морвейнов, и только за окнами белели нерастаявшие клочки снега. Скоро окончательно наступит весна, снег исчезнет и тогда тьма окутает мир покрывалом, начнет заглядывать в окна дома, заползет в старые комнаты, забьется в нос и рот...
Когда он был ребенком, он боялся темноты. Страх давно прошел, но что-то такое осталось внутри, что-то, отчего Морвейн всегда был чуточку настороже по ночам.
И в этот раз он уловил еле слышные звуки шагов задолго до того, как дверь в его спальню открылась, и знал, кого увидит на пороге.
Волтайр, в одной тонкой сорочке, с распущенными волосами, будто неуверенно постояла в дверях, а потом нырнула в темноту спальни и почти упала на край его кровати. Бел не пошевелился, продолжая смотреть перед собой.
-- Опять сон приснился? -- негромко спросил он. Она судорожно кивнула. В темноте не было заметно, но он знал, что щеки у нее мокрые.
И она тоже это знала, и он жалел ее, делал вид, что ничего не происходит. Ей так было проще.
-- Что ты читаешь? -- сдавленно произнесла она.
-- Отчеты по Анвину, -- сказал Морвейн с кажущимся равнодушием в голосе. -- Судя по всему, эта планетка -- рай обетованный для форм жизни типа F.
-- Как мы.
-- Как мы, -- согласился он спокойно. -- Вчера первая группа разведчиков высадилась на поверхности. Скоро, должно быть, опубликуют новые данные.
Она помолчала.
-- Этот мальчик, -- наконец сказала она. -- Должно быть, ему очень тяжело у нас? Он совсем молоденький, сколько ему лет, восемнадцать?..
-- Двадцать один в пересчете на астрономические годы, -- равнодушно сообщил Морвейн. -- Разве он сегодня выглядел так, будто ему тяжело?
-- Он выглядел так, будто отчаянно пытается забыть свое прошлое и прижиться у нас, -- возразила женщина. -- Почти жалко смотреть, как он льнет к младшим, словно ищет у них поддержки и защиты.
-- Младшие больше напоминают ему людей, чем... мы с тобой, к примеру.
Она неловко улыбнулась сквозь слезы.
-- Это так естественно.
Бел продолжал смотреть в сторону, но его ладонь бесшумно накрыла ее безвольную руку, лежавшую на колене.
-- Ведь это ты привез его сюда, -- сказала Волтайр. -- Почему он живет в научно-исследовательском институте? Ему так явно понравилось у нас, может, пусть он лучше поселится здесь.
-- Лекс рекомендовал оставить его в ксенологическом, -- возразил Бел, -- к тому же, он учится у профессора. Ему следует для начала освоить наш язык и основные понятия, без которых он пропадет. Там, быть может, я попробую забрать его.
-- Это было бы хорошо, -- она опять робко улыбнулась. -- В поместье можно найти много занятий, он наверняка не будет чувствовать себя здесь таким бесполезным, как там.
Бел промолчал и слегка нахмурился. Он понимал, отчего сестра так желает поселить чужака-мальчишку в поместье; она, должно быть, и сама осознавала это.
Он находил эту затею несколько глупой, но если это поможет остановить ее слезы, -- то пусть так и будет.
-- Я поговорю с Квинном, -- наконец сказал он. -- Профессор работал с ним больше моего, он лучше знает, когда и как стоит забрать его, и он может убедить совет.
***
Солнечный свет выбелил и без того белую картину в кабинете профессора, сделал волосы страшной нагой женщины ослепительно рыжими. Леарза сидел за столом, возложив на него верхние конечности и упершись в холодную столешницу подбородком, и смотрел перед собой. Несколько неприятное ощущение в подбородке напомнило ему о том, что с утра он забыл побриться.
Профессор Квинн стоял у окна; он вообще любил там стоять, что-либо объясняя своему уникальному ученику, и часто закладывал при этом пухлые руки за спину. Но только сегодня, кажется, Леарза подметил, что профессор рассеянно дергает себя пальцами за длинный хвост собственных волос. Это показалось ему смешным и милым.
-- Я так понимаю, Гавин не сумел объяснить тебе эти вещи, -- говорил профессор своим привычным благодушным тоном, -- ведь в Кеттерле каждый ребенок усваивает их в раннем возрасте, и ему это кажется бессмысленным, все равно что объяснять, почему солнце греет. Но у меня, скажем, уже был некоторый опыт. Так вот, юноша, вся наша вселенная состоит из мелких частиц. Их размер таков, что их невозможно рассмотреть невооруженным взглядом, и если сравнивать, то пылинка показалась бы огромным домом на их фоне; собственно говоря, и в пылинке -- тысячи подобных частиц. Ты наверняка сочтешь странным то, что все вещи в нашем мире состоят из одних и тех же частичек, и ты, и я, и эта комната, и картина на стене, которая, как я заметил, тебе не нравится, и даже собственно солнце и наша планета. Эти частички принято называть атомами. В переводе с одного древнего языка это слово означает "неделимый", но формально давно уже выяснилось, что атомы на самом деле "делимые": они складываются из еще более мелких частей...
Леарза смотрел на хвост профессора и рассеянно пытался представить себе, что хвост этот состоит из мелких частиц. Мелких, мелче пылинки; как они только не рассыплются?..
-- А как эти частицы держатся друг друга? -- спросил он, перебив Квинна.
-- Хороший вопрос, -- профессор не рассердился. -- Существует такой закон вселенной, по которому все тела притягиваются друг к другу. Эта сила, сила притяжения, особенно велика для маленьких частичек. Если разорвать два атома, высвободить эту силу, которая притягивает их друг к другу, образуется большое количество энергии. А если расчленить один атом, разорвать его на части, то энергии будет еще больше. Люди научились это делать, -- заметил Квинн и снова дернул себя за хвост. -- Вызывать реакции распада атомов. Такая реакция называется термоядерной, юноша. В стародавние времена люди научились перемещаться в космосе в основном благодаря ей; сравнительно небольшие запасы топлива позволяли выделять достаточное количество энергии. Да будет тебе известно, -- и, возможно, Каин тут тебе расскажет больше меня, -- что некоторые вещества лучше подходят в качестве такого топлива, и долгое время наши корабли летали на урановых, а затем ториевых реакторах.