Черный в действительности не соображал, что делает; он брел по платформе, не замечая, что происходит вокруг, и в беспамятстве кое-как добрался до своей каморки, где сел в углу на корточки, -- стульев в комнатке не было, только кривая железная кровать с тощим матрасом, -- и прижался лбом к холодной стене.
Боль в руке понемногу стихала. Черный вдруг понял, что не помнит, каким образом оказался на платформе, все произошедшее было в его голове смазанным, словно сон. Одно он знал наверняка: Кэнги спас его, вовремя увидев падение ковша, соскочил с платформы, схватил Черного за руку и буквально вытащил наверх.
Облик Кэнги в голове Черного все более и более приобретал божественные черты, даже обзавелся неярким ореолом. Особенно Черного удивляла эта беспечная улыбка, почти что не сходившая с лица Кэнги. Что-то было в этой улыбке почти что нечеловеческое: нельзя в этом багровом аду все время оставаться таким веселым.
...Вечером темноволосый улыбчивый человек, которого все здесь звали Кэнги, сидел в одиночестве на кособокой скамье у самого входа в приземистое строение сталелитейного завода и будто бы наблюдал за тем, как рабочие грузят гигантские рулоны листового металла, и холод словно не касался его. Его лицо было безмятежно-ровным.
Каин был занят своими мыслями. Он успел разузнать, что сталь, отлитую на заводе, увозят на другой завод, где производят транспортные средства, но туда так просто чужаков не пускали, и никому из разведчиков пока что не удалось проникнуть туда. А между тем это было почти так же важно, как и вопрос об управляющих: каким образом устроены звездолеты Анвина, используют ли деформационное поле, и если да, -- а очевидно было, что да, -- то как?
Сегодняшний случай немного озлил его, потому что, спасая жалкого слабоумного, вечно копавшегося в шлаке, Каин едва не подставил себя под удар, но процесс, отвечающий за охрану человеческой жизни, оказался быстрее процесса, отвечающего за сохранение статуса инкогнито. Только уже позже, стоя на платформе рядом со спасенным Черным, Каин сообразил, что любой сейчас вправе поинтересоваться у него, каким же образом он успел за полторы секунды взлететь по лестнице вместе с тяжеленным человеком выше себя ростом, которого тащил практически на себе.
К счастью, никто не видел, что Черный стоял слишком далеко от лестницы, под самым падающим ковшом, а сам малохольный не догадался сказать, если вообще понял, что произошло.
На этот раз с рук сошло, -- подумал Каин, -- благо до сих пор он избегал привлекать к себе какое бы то ни было внимание, ну кроме женского. Во второй лучше быть осторожнее.
Металлическая дверь открылась, и на улицу вышел высокий человек в грязном комбинезоне рабочего. Каину не нужно было поворачивать голову, чтобы знать, кто это, но он повернул, поднял взгляд и сделал вид, что удивился.
-- Я думал, ты уже спишь, Аллалгар, -- сказал он. -- Сегодняшний денек выдался не из простых.
Черный не ответил, -- он всегда отвечал с опозданием, если вообще отвечал, -- молча обогнул скамью и встал перед Каином. Тот смотрел на него снизу вверх.
Все так же в тишине Черный сунул руку в глубокий карман комбинезона и вытащил маленькую блестящую бутылочку. А потом протянул ее Каину.
Тот даже присвистнул: небось эта бутылочка была чуть ли не единственным сокровищем слабоумного, поскольку ликер, продававшийся в бакалее южного квартала, был по карману только надзирателям. И вот Черный расстается со своим сокровищем, предлагая его другому человеку. Пусть он, Каин, может позволить себе это пойло, -- если захочется, -- но это самое ценное, чем может Черный отблагодарить его.
-- Э, -- сказал Каин, потом кивнул на скамью рядом с собой. -- Садись, что ли.
Черный послушно сел, по-прежнему протягивая бутылку. Каин взял, выдернул пробку и сделал небольшой глоток. Пряная жидкость обожгла горло и скользнула внутрь. Должно быть, обычного человека эта дрянь свалит с ног после трех рюмок; как андроид, Каин мог не позволить своему телу усвоить алкоголь, -- а мог и позволить. Пусть его мозг все равно никогда не станет замутненным, как у человека, в молодости ощущение плохо слушающихся конечностей страшно забавляло младшего.
Отпив, он вернул бутылку Черному.
-- Выпей и ты, -- предложил он, -- а то замерзнешь тут.
Каин заметил уже, с каким старанием Черный всегда исполняет любые его слова; он догадывался, что Черный испытывает перед ним своеобразное благоговение. Черный действительно послушно поднес горлышко бутылки ко рту.
Какое-то время они пили в тишине, нарушаемой только шумом машин и окриками грузчиков, а потом Каин заметил, что Черный мягко раскачивается из стороны в сторону, а его заскорузлые пальцы грозят разжаться и выпустить бутылку. Отобрав ликер, он закрыл бутылку и сунул себе в карман.
-- Ты не похож на остальных, -- потом заплетающимся языком произнес Аллалгар. -- Почему ты разговариваешь со мной?
-- Потому что ты такой же человек, как я, как они, -- ответил Каин добродушно. -- Почему я не должен с тобой разговаривать.
-- Они называют меня идиотом, -- пожаловался Черный. -- Постоянно намекают на моих родителей. Они ничего не знают.
-- Ты просто и сам отличаешься от других, -- сказал Каин. -- Люди вообще часто задирают тех, кто на них не похож.
-- Мой отец был аристократом, -- признался ему Черный; белки его глаз блестели в темноте. Черный выдал свою самую сокровенную тайну другому человеку, впервые в жизни, и страшно волновался. Он почему-то ждал, что Кэнги рассмеется и скажет, что это вранье.
Каин поначалу ничего не сказал и не рассмеялся, рассеянным жестом поправил хвост.
-- А мать -- из бездушных? -- потом спросил он. Черный кивнул.
-- Она была красивая, -- с пьяным жаром сказал Аллалгар. -- Он говорил ей, что женится на ней, что она станет аристократкой. Он обманул ее. Она долго болела и умерла, когда я еще был мальчишкой. Я наполовину аристократ, а эти ублюдки говорят мне, что я слабоумный идиот и что моя мать была шлюхой.
Каин ничего не ответил, потянулся, заглядывая в темное небо; под утро становилось особенно холодно, и комбинезоны мало спасали. Черный, должно быть, был слишком пьян и не чувствовал мороза, а система теплообмена андроида работала вовсю, и от него шел еле заметный пар.
-- Я наполовину аристократ, -- горько повторил Аллалгар, для которого эта фраза, трудно ему давшаяся, стала особенно важной в утренних сумерках, -- но я даже не умею читать.
-- Хочешь, научу, -- беспечно предложил Каин.
-- Ты не шутишь? -- оторопело спросил Черный.
-- Да это же совсем несложно. Так, мы с тобой сейчас просто примерзнем к этой скамье, и наутро нас найдут тут окочурившимися и будут отдирать ломом, -- рассмеялся он. -- Поэтому давай вставай и пойдем. А вечером заходи ко мне, я поучу тебя.
***
Леарза вернулся в тот вечер домой уставший и взбудораженный; андроиды еще затащили его все-таки после лабораторий в пивнушку, но выпил он там немного и был скорее ошалевшим, чем пьяным. Беленос Морвейн все еще не вернулся, -- где он пропадал, Леарза и представить себе не мог, -- а Волтайр была дома и сидела на кухне с планшетом, за которым она работала.
Когда он взбежал по короткой лесенке и вошел на кухню через садовую дверь, Волтайр вскинулась, спросила его:
-- Где ты был целый день? Я даже обеспокоилась.
-- ...Извини, -- не сразу сообразил китаб. -- Сет и Корвин потащили меня в лаборатории, где делают младших. Мы провели там добрую половину дня, а потом, ну, а потом поехали в бар.
Она выдохнула, расслабившись, и рассмеялась.
-- Я не пьян, -- спешно добавил Леарза, чувствуя себя так, будто отчитывается перед матерью. -- А Бел еще не вернулся?
И это был почти детский ход: хитростью отвлечь ее внимание. Волтайр все еще смеялась и ответила ему:
-- Нет, не вернулся. Как тебе лаборатории младших, не напугали?
Леарза немного смешался и опустился на стул напротив нее; Волтайр положила планшет на столешницу. Ее глаза в приглушенном свете кухни казались почти что темными, как ночные озера, а открытую грудь вызолотила лампа, висевшая над столом, и от лампы вся она казалась совсем теплой, уютной и домашней.