Они сидели в полумраке, отделенные от остальных резной ширмой, и молчали. Люди слушали; десятки глаз были устремлены на оратора, но братья на него не смотрели и наблюдали исподтишка за этими лицами.
Потом уже, когда он закончил говорить, понемногу поднялся гам, они вставали со своих мест, жестикулировали, перебивали друг друга, кто-то направился к самому Кандиано: должно быть, выразить свое согласие или несогласие с его речью, а братья остались сидеть, и лишь помигивала тусклым огоньком сигарета Виченте.
-- Парочке-другой, кажется, неслабо припекло от его слов, -- еле слышно заметил Теодато, склонившись к столешнице в почти детской позе. -- Но все остальные...
-- Слишком привыкли к подобным эксцентричным выходкам, -- проворчал Виченте, стряхнул пепел в хрустальное блюдце. -- И, признаться, обстановка серьезно портит все впечатление от его слов. Смешно сидеть среди всей этой роскоши, разряженным в шелк и бархат, и слушать что-то про нашу смелость и степи.
-- Но ведь в чем-то он неумолимо логичен.
-- Да, вне всякого сомнения; сложно поспорить с тем, что аристократы отступились от своего первоначального пути. И тем не менее среди нас продолжают рождаться люди с талантом, тогда как кварталы закованных не произвели ни одного.
Теодато раскрыл было рот, желая ответить что-то, но в этот момент их уединение было нарушено: к их столику подошла хозяйка вечера, жена Камбьянико, и по-светски улыбнулась им; молодые люди поднялись со своих мест.
-- Надеюсь, вы не скучаете здесь, господа.
-- Что вы, госпожа Беатриче, -- пробасил Моро. -- Речь господина Кандиано была... очень прочувствованной.
-- О да, -- она закатила глаза, потом жестом пригласила их вновь сесть и сама опустилась на обитый парчой стул. -- Я надеюсь, она заставила сердца наших соратников зажечься огнем. Господин Кандиано вообще прекрасный оратор, я даже не ожидала от него.
-- Он человек идеи, -- задумчиво произнес каменнолицый брат, -- только серьезная идея может увлечь его и сделать красноречивым. Во всех остальных случаях он будет таков же, как и большинство из нас, ленивый утративший смысл своей жизни аристократ.
Она даже рассмеялась.
-- Хорошо сказано, господин Виченте. Может быть, вам следовало бы также попробовать себя на поприще ритора?
-- Боюсь, у меня не тот характер.
-- Что же насчет вас, госпожа Беатриче? -- вмешался Теодато, в глазах которого блеснул лукавый огонек. -- В вашей груди не загорелось ли страстное желание отправиться в степь, как предлагает наш уважаемый оратор?
-- Может быть, но не теперь, -- галантно улыбнулась она. -- В конце концов, мне еще необходимо развлекать дорогих гостей сегодня вечером. Но вообще, знаете, -- выражение ее лица стало наигранно-мечтательным, -- все эти разговоры насчет степей, дикой природы, -- это наводит меня на определенные идеи... что, если нам отправиться на охоту в степи за городом? Какое это благородное, достойное наших предков занятие! Можно было бы поехать большим числом людей, оставаться в прериях несколько дней, почувствовать себя в шкуре наших прадедов, которые вынуждены были выживать там. ...К тому же, уже наступила весна, и погода должна быть самой подходящей.
Братья переглянулись. Лицо Виченте оставалось каменным; Теодато дернул бровью.
-- Возможно, вам стоит обсудить эту идею с вашим мужем, госпожа Беатриче, -- наконец вежливо отозвался Моро. -- Вне всякого сомнения, в этом что-то есть.
Она оставила их, но на прощанье значительно глянула на Виченте; тот отвечал ей невинным (если только это можно сказать насчет его холодного лица) взглядом. Вечер понемногу близился к концу, но Орсо Кандиано, раздраженный чрезмерным вниманием пустоголовых людей вокруг себя, не хотел дожидаться завершения и сам подошел к братьям, к которым поневоле испытывал симпатию, -- пустоголовым ни одного из них назвать уж точно было нельзя, -- негромко предложил покинуть гостеприимный дом Камбьянико.
-- Как вам будет угодно, господин Кандиано, -- с легкой улыбкой отозвался Теодато. -- Покинем этот вечер, как наши достославные предки оставили древнюю стоянку на севере, дабы отбыть к хладным берегам Атойятль.
Кандиано в ответ поморщился.
-- И вы туда же, молодые люди? Довольно я выслушал сегодня острот насчет своих слов.
-- ...Простите.
Так втроем они действительно ушли, лишь незаметно распрощавшись с самим Витале Камбьянико, и мало кто заметил их исчезновение. Теодато же и предложил прогуляться по ночным улицам города, потому что в воздухе ему мерещился цветочный запах весны и свободы, а спутники его согласились, желая поговорить в тишине. Мераз был отослан с лошадьми, и трое мужчин зашагали по древней каменной мостовой.
-- Тео может смеяться, но это действительно была впечатляющая речь, господин Кандиано, -- негромко заметил Виченте; каменнолицый брат был как всегда, пальто его застегнуто на все пуговицы, выражение абсолютно ровное, как у старых гипсовых статуй, которые находили еще в местах прежнего обитания закованных. Теодато между тем шел, по-мальчишьи сунув руки в карманы, открыв грудь прохладному ветру, и то и дело улыбался каким-то своим мыслям.
-- Боюсь, и настолько же бессмысленная, -- горько сознался Кандиано. -- Все, чего я могу добиться этим, -- собственное осмеяние. Поначалу я думал, что только медленное, постепенное изменение может принести пользу, однако в последние дни склоняюсь к идее революции.
-- ...О чем вы говорите, господин Кандиано, -- не сразу сказал Виченте. -- Неужели вы и вправду считаете, что кровопролитие сделает нас более человечными?
-- Конечно, нет, но без него не обойтись. В этом мире ничто не бывает бесплатным, господин Виченте, и нам следует заплатить цену крови, чтобы иметь право и далее именовать себя людьми.
Моро ничего не ответил, но покачал головой с серьезным сомнением во взгляде.
-- Это звучит как-то опасно, -- осторожно заметил Теодато. -- Как же вы представляете все это себе? Возглавите восстание бездушных, поведете их на аристократов?
-- Нет, нет. Эта революция должна произойти в наших рядах, -- возразил тот. -- Все, кто откажется признавать права закованных, умрут. Тогда...
-- Вы просто нетерпеливы, -- неожиданно перебил его Виченте. -- Вам хочется видеть результаты вашей деятельности прямо здесь и сейчас... на протяжении вашей жизни. Вам это не кажется эгоистичным, господин Кандиано? Вы жаждете чужой крови лишь ради того, чтобы еще при жизни назвать себя вождем революции и идеологом новой эры.
Кандиано, озадаченный, промолчал.
-- Конечно, сложнее всего упорно выполнять свою задачу на протяжении десятков лет, не видя никакого ощутимого результата, -- добавил Виченте, -- и страшно умереть, так и не узнав, принесли ли вы пользу человечеству. Но это же и самое правильное. Вы обвиняете этих пустоголовых аристократов в бесчеловечности, но разве вы сами не бесчеловечны, обрекая их, пусть даже умозрительно, на насильственную смерть? Только за то, что они как дети?
-- Ну, признаться, я тоже был бы совсем не прочь увидеть, как изменяется наше общество, еще при жизни, -- пробормотал Теодато, чуть посерьезнев. -- Но, наверное, убивать других людей ради этого и вправду несправедливо.