-- Ты о Кандиано? -- почти прошептал Теодато.
-- А о ком же?..
Воцарилось напряженное молчание; братья еще немного постояли, переглядываясь, потом оставили лошадей и направились к костру.
Каждый из них был обеспокоен. Теодато то и дело бросал взгляды в сторону Кандиано, который выглядел теперь еще мрачней, чем вчера: нельзя было и усомниться в том, что в эти дни их старший товарищ многое передумал и, видимо, пришел к какому-то неутешительному выводу.
О чем беспокоился Виченте Моро, оставалось неизвестным.
12,26 пк
Темные пучины высотного города изнутри мягко освещались огнями фонарей и вывесками; точно напротив широкого окна сияла новостная лента, в которой время от времени проскальзывала крупная фотография анвинитского города.
Сидевшие за столиком кафе люди не обращали на нее никакого внимания.
-- ...не больше получаса, -- предупредил здоровый бородатый детина в видавшей виды куртке, больше всего похожий на опытного уличного бойца: плечи необыкновенной ширины, рассеченная на виске бровь, суровый взгляд светлых глаз. -- Не хочу рисковать.
Собеседник его только согласно кивнул.
-- Похоже, он приближается к критическому состоянию. Страдает паранойей, мне пришлось немало постараться, чтобы добиться хоть какого-то доверия с его стороны. Все усугубляется, если это так можно назвать, экзистенциальным кризисом: он очевидным образом не понимает, для чего существует, и оттого его поведение становится нестабильным. Он совершенно непредсказуем, часто противоречит сам себе. Не далее, чем вчера он заявил, чтобы я убирался к черту, и в итоге мы даже немного подрались, а сегодня он уже говорит, что без меня никуда не пойдет, и демонстрирует преувеличенное дружелюбие.
-- Удалось ли тебе понаблюдать за тем, как он ведет себя во сне? -- спросил собеседник здоровяка.
-- Да, один раз. Ничего необычного со стороны я не заметил, но когда он проснулся, он очень резко сел и какое-то время сидел так, будто приходил в себя.
-- Понятно, -- пробормотал тот. Здоровяк потянулся, отхлебнул кофе из маленькой чашечки. Сидевший напротив него человек тоже носил бороду, однако несколько более длинную, и светлые волосы завязывал в хвост, а одет был в неброский черный свитер; весь его вид был какой-то благообразный, может быть, как у священнослужителей или философов глубокой древности, учивших о том, что в этом мире все преходяще. В отличие от своего собеседника, этот человек спортивной комплекцией уж точно не отличался.
-- Мое мнение может быть субъективным, -- помолчав, добавил уличный боец, -- однако мне кажется, что он как свечка на ветру, того и гляди погаснет. Постоянные сомнения терзают его, он часто посреди разговора задумывается и будто бы теряет связь с происходящим. Время от времени он становится безрассудно агрессивным, потом приходит в себя и ведет себя тихо, однако все это очень похоже на стадии, через которые проходили все его соплеменники.
-- Скажи, Финн, -- мягко перебил его философ, -- когда вы подрались, кто победил?
-- Я, -- немного недоуменно отозвался тот. -- Ведь он худенький, да к тому же на полголовы ниже меня, я просто скрутил его...
-- И легко тебе это было сделать?
-- Ну... -- здоровяк окончательно озадачился. -- Он доставил мне хлопот сперва, он очень юркий. Но мы оба были пьяны, в конце концов, а я, когда выпью, становлюсь немного неповоротливым.
-- Ясно, -- улыбнулся философ. -- Думаю, тебе стоит быть начеку рядом с ним, Финн.
-- Думаете... он действительно перешагнет черту?
-- Мы ни в чем не можем быть уверены. ...Я вижу, это расстраивает тебя?
Уличный боец будто смешался.
-- Немного, -- наконец согласился он. -- Он славный паренек, совершенно неглупый. Вы знаете, я провел на Руосе десять лет без малого, но ни разу не встречал таких, как он, среди них. Будет жаль, если он разделит их общую судьбу.
-- Мы посмотрим, Финн. Время покажет... пока что и Лекс, и научный совет согласны в одном: необходимо наблюдать за ним. Как ни удивительно, и Лекс рекомендовал предоставить ему полную или почти полную свободу до тех пор, пока он не станет однозначно опасным.
Здоровяк опустил голову в знаке согласия.
-- Ну что же, а теперь, я думаю, пора тебе возвращаться к твоему подопечному, чтобы он ничего не заподозрил.
С этим они поднялись со своих мест и разошлись, не говоря больше ни слова, будто никогда и не были знакомы; бородатый философ растворился в толпе людей, направлявшихся наверх: к стоянкам аэро, а уличный боец, наоборот, отправился вниз. Чужой город скрыл его в своих недрах, пропустил через кишки улиц и наконец принял в раскрытое окно одного из неказистых зданий, заполнивших собою окраины, а на входе этого здания мерцала неброская вывеска, гласившая о том, что здесь можно найти место для ночлега.
Еще пятнадцать минут спустя здоровяк уже вышел из двери своей комнаты, как ни в чем не бывало, и вид у него был такой, будто он проспал часов двенадцать и только что проснулся. В длинных коридорах было сумрачно, порою навстречу ему попадались другие люди, он не обращал на них никакого внимания, как и они на него, спустился в маленький угрюмый холл, где за одним из столиков в дальнем углу обнаружился белобрысый худощавый коротышка с сигаретой в зубах.
-- Ну ты и соня, -- без выражения обратился коротышка к своему знакомцу. Тот лишь пожал плечами и сел напротив.
-- Я крупнее тебя в два раза, -- подначил он, -- мне и спать нужно в два раза дольше твоего.
-- Пф, -- отозвался Леарза; в его серых глазах кружились снежинки.
Очередная ночь отошла в прошлое, уступая место ненастному дню; сегодня они обнаружили себя в Крейгтоне, на двести с лишним миль восточнее Ритира, и только дьявол знал, куда заведет их жизнь назавтра. Леарза уже успел привыкнуть к такому кочевому образу жизни, обнаружив, что в современном кэрнанском обществе кочевничество становится до смешного простым: не нужно было думать о деньгах, о еде и о ночлеге, все, что у него было своего, -- это аэро, некогда принадлежавший Белу Морвейну, его же электронная сигарета да планшет, все остальное развитая техническая цивилизация предоставляла Леарзе, будто из воздуха. Он мог вечно скитаться таким образом, будто неосязаемый дух, проходящий сквозь стены.
Финн Богарт почти незаметно прилепился к нему во время этих странствий; казалось, бородатый здоровяк просто искал чьего-нибудь общества, для развлечения ли или из каких других причин -- Леарзе поначалу было не очень важно.
Леарзе самому не хватало какого-то человека рядом, пусть даже совсем по сути чужого, хотя он сам не сразу осознал это. К тому же, все чаще его охватывала апатия, и казалось: хоть трава не расти, какая разница, что с ним будет дальше?
Богарт, в общем, был полезен ему: алкоголь, кажется, медленнее действовал на этого детину, и не раз уже случалось такое, что именно Богарт на своей спине дотаскивал совершенно обеспамятевшего руосца до места их нового ночлега, а однажды даже подрался с выпившим андроидом, которого Леарза довел до бешенства своими замечаниями. Хотя андроид оставил Богарту здоровенный фингал под глазом, тот ничуть не огорчился и ничего не сказал самому Леарзе, который был главным виновником вспыхнувшей потасовки.
Теперь они, как много раз прежде, сидели вдвоем за круглым столиком в очередной гостинице и уныло завтракали, и Леарза копался в планшете, а Богарт в рассеянности смотрел куда-то вглубь зала. Тусклый утренний свет пробивался в узкую щель между двумя высокими зданиями, попадая в окно и на лицо китаба, выбелив его. Леарза сильно оброс, и неровно обстриженные волосы падали ему на лоб, отбрасывая тень, а на запавших его щеках золотилась короткая бородка.
Вот он неожиданно поднял взгляд на сидевшего чуть наискосок от него Богарта, и утро сделало его глаза совершенно серебряными.
Усмехнувшись сам себе, Леарза перевел взгляд на окно.
Он знал.
Знание порою заставляло его вести себя странным образом; и он знал, что Богарта его поведение озадачивает. В один момент Леарза, взбесившись, пытался отвязаться от разведчика, в следующий вспоминал о том, что именно присутствие бойца из ксенологического делает его, Леарзу, менее опасным для окружающих. Он испытывал облегчение оттого, что присутствие Богарта означало: в ксенологическом тоже знают, но не собираются сажать его в клетку с белыми стенами и ставить на нем опыты. А потом он вспоминал, что это тоже всего лишь такая характерная для Кеттерле осторожность...