Наведывались они и к супругам Камбьянико, и те были неизменно любезны с ними, особенно леди Беатриче, конечно же; муж ее в последние дни сетовал на несварение и часто бывал не в настроении.
Истинных причин братья не знали.
Витале Камбьянико был человек с рассеянным складом ума, не блиставший сколь-нибудь серьезным интеллектом, однако и дураком его назвать было бы нельзя; он быстро понял, что рогат. Конечно, не то чтобы этого не случалось раньше: он прекрасно догадывался, что его ветреная и легкомысленная женушка изменяла ему и до того, но никогда не мог точно угадать, с кем, и это не слишком злило его. Немного иначе было на этот раз; Витале Камбьянико совершенно наверняка был уверен, кого осчастливила своей мимолетной благосклонностью Беатриче.
И, будь это какой-нибудь молодой глупый повеса-аристократ, Витале Камбьянико мог бы устроить из этого светский скандал, демонстративно вызвать оскорбителя на дуэль, зная, что тот стушуется и принесет свои извинения, каким-нибудь образом избежав поединка.
Ничего подобного нельзя было и представить в отношении Виченте Моро.
Все же натура Витале требовала от него хоть какой-нибудь мести; изыскивая малейшие лазейки для того, чтобы нанести свой удар, он стал втрижды против обычного бдителен и даже мнителен.
Он слышал разговоры между Кандиано и Дандоло, и хотя разговоры эти были очень смутными для его понимания и вроде бы ничего, кроме заумных философских идей, в себе не несли, все-таки можно было сделать определенные выводы. Потом, эта дружба между эксцентричным Кандиано и двумя братьями, которые чуть ли не каждый день бывали у него; наконец, смуглый плосконосый гигант Мераз, всюду следовавший за Кандиано, кажется, готовый выполнить любой приказ хозяина...
Тем утро Витале, ни о чем не сказав своей жене, -- та еще, кажется, мирно почивала в собственной спальне, -- собрался и отправился нанести визит человеку, которого, в общем-то, почти не знал, лишь был ему представлен на каком-то званом вечере.
Он заметно нервничал. Как это иногда бывает, от нервного напряжения что-то будто прояснилось у него в голове; некоторые другие события сложились воедино, добавившись к уже выстроенной схеме, и когда Камбьянико достиг места своего назначения, он уже даже мысленно составил свою грядущую речь.
Хозяин чрезвычайно богатого особняка встречал его в темном кабинете, заставленном книжными шкафами, а на стене над его письменным столом висела картина, на которой изображен был сам Арлен, указующий перстом, видимо, в сторону светлого будущего (так выходило, что перст его оказался направлен на входящих в помещение людей). Горящий взгляд пророка смутил Витале, едва не сбил его с толку, и еще больше того -- скучающее выражение лица пожилого человека, сидевшего в огромном кожаном кресле.
-- ...А, -- произнес тот, поднимая на гостя выцветшие широко расставленные глаза. -- Витале Камбьянико, организатор и глава общества по защите прав бездушных, если не ошибаюсь?
-- Да, это так, господин Зено, -- отозвался Витале, -- и я здесь по очень важному делу.
-- Еще бы, вы вряд ли хотели видеть меня просто так. Садитесь, говорите.
Витале осторожно присел на краешек стула для посетителей и раскрыл рот, но начать сумел не сразу: все заготовленные слова в первый момент улетучились из его головы.
Потом он все-таки произнес следующую речь.
-- Это действительно правда, что я организовал общество по защите бездушных, вдохновившись философским трудом господина Контарини. Но я и предположить не мог, что это общество, по существу своему в высшей степени мирное и стремящееся лишь к состраданию, привлечет к себе таких людей... Не столь давно к нам присоединился наверняка знакомый вам господин Орсо Кандиано, которого я ранее уважал за его любомудрие, а вместе с ним и молодые братья, вычислитель Теодато Дандоло и его кузен Виченте Моро, родом из Вакии. В первое время я был чрезвычайно польщен тем, что они разделяют мои убеждения, но потом мне довелось... услышать некоторые их разговоры. Я не могу держать услышанного в тайне, господин Зено. Орсо Кандиано и его ближайшие подручные, Моро и Дандоло, создали заговор. Судя по тому, что я слышал, Кандиано мечтает убить самого Наследника и занять его место!
-- ...Вот как, -- протянул Реньеро Зено, сложив руки замком возле собственного подбородка. -- И как же он планирует это исполнить? Всем известно, что Наследник предвидит будущее.
-- Я не знаю, -- сознался Витале. -- Но у него действительно опасные союзники, господин Зено. Этот Виченте Моро... я своими глазами видел, сколь он хорош в драке! При мне он дрался с человеком на кулаках, но я готов поклясться, если он возьмет в руки хотя бы нож, он окажется смертельно опасен.
Зено промолчал, продолжая рассматривать своего посетителя. Витале занервничал еще хуже прежнего: ему вдруг показалось, что ему не верят.
-- Вы вправе усомниться в моих словах, господин Зено, -- добавил он, -- но, если это будет мне дозволено отметить, мудрый человек проверяет даже самые ничтожные слухи об опасности... А я уверен, если вы проверите этих троих, вы непременно обнаружите, что в моих словах было зерно истины. Я всего лишь пекусь о безопасности Наследника, насколько это в моих силах...
Зено коротко поднял руку; Витале напуганно замолчал.
-- Хорошо, -- сказал начальник стражи Централа. -- Я обо всем доложу господину Фальеру.
***
Корвин был счастливый обладатель просторной светлой квартиры в одной из высоток Ритира, и в этих комнатах были огромные, во всю стену окна, закрывавшиеся плотными темными шторами при необходимости, а еще страшный беспорядок.
Никогда раньше не бывавший у него в гостях Леарза только диву давался: он привык считать этого младшего довольно собранным и даже в чем-то педантичным, по крайней мере, в сравнении с Сетом. Корвин часто носил пиджаки и вообще выглядел, как добросовестный трудоголик, если только не забывал в очередной раз постричь бороду, -- и тут оказалось, что его собранность и пунктуальность дальше его собственной персоны не распространяется. Впервые заглянув в спальню (по совместительству кабинет) журналиста, Леарза ошеломленно присвистнул: впечатление было такое, будто перед ним открылся некий лабиринт, в котором проложены были заранее установленные маршруты. Стены сплошь были залеплены фотографиями и какими-то схемами, письменный стол завален горой бумаг, в которой ютились три грязные кружки. Тут и там висели рубашки, пиджаки и другие элементы одежды, в углу обнаружилась стопка печатных книг, и отдельной гордостью хозяина, видимо, выступал плоский шкаф со стеклянными дверцами, за которыми аккуратно (на удивление) выставлены были различные награды, представлявшие собой или маленькие фигурки, или наколотые на бархат значки.
-- Э, можешь чувствовать себя, как дома, -- предложил ему хозяин всего этого беспредела. -- У меня есть комната как раз для таких случаев, я думаю, ты можешь ее занять...
Предложенная комната чистотой тоже не отличалась, но бардак здесь был необжитый, так что руосец, вздохнув, взялся это исправить.
Здесь начинался какой-то новый этап его жизни; так странно Леарза давно себя не чувствовал. Кочевье закончилось, табор встал на зиму, а назавтра вечером у Леарзы было назначено свидание с Эннис в одном из маленьких уютных кафе с отличным видом на город, каких в Ритире было полно. Ни Асвад, ни Эль Кинди в последнее время не являлись к нему во снах, отчасти потому, может быть, что спал он, как убитый.
Внучка именитого профессора была совсем даже недурна собой, хоть и мало отличалась по поведению от большинства кеттерлианских женщин, с которыми доводилось ему иметь дело: та же ровная улыбка на все случаи жизни, и однако, когда Леарза практически по старой привычке пригласил ее, она пожала плечами и согласилась, мило предположив, что ему пойдет на пользу перемена привычных занятий. Хотя он ждал и даже опасался этого, она ни разу не упомянула своего дедушку, не предложила навестить ксенологический, будто догадывалась, что Леарзе туда совсем не хочется.