И вот они встретились на стоянке для аэро, расположенной на крыше одного из небоскребов, и действительно какое-то время сидели в кафе, но Леарза чувствовал себя неуютно: напиться здесь точно не получилось бы, уже хотя бы потому, что алкоголь в меню не значился, а быть трезвым в женской компании он отвык. Эннис будто бы заметила это и сама предложила пойти прогуляться; так они обнаружили себя в мемориальном парке, окружающем самое старое здание города.
-- ...больше всего удивляло, когда я только открыл это для себя, -- говорил Леарза, размахивая руками, -- но человек, как говорится, ко всему привыкает, теперь это и для меня такая же повседневность, как для любого кеттерлианца...
-- Удивительно, -- неожиданно перебила его Эннис, взглянула в его острое лицо. Он сбился с мысли, умолк; девушка вовсе остановилась, и они остались стоять друг напротив друга в неширокой аллее. -- ...Прости, что перебила тебя, но я только сейчас заметила, что у тебя практически исчез акцент.
-- Акцент?.. -- не понял Леарза.
-- Ну да, акцент... я помню, когда я впервые встретила тебя, ты очень забавно говорил на нашем языке, смешно растягивал некоторые звуки и часто путался в падежах. А теперь только иногда можно расслышать... и то если знать, что искать.
-- Ну, я ведь уже два года живу на Кэрнане, -- криво ухмыльнулся он. -- И все вокруг меня говорят на вашем языке, должен же я как-то с вами общаться?..
-- Да, но... -- Эннис смутилась будто, хотя на ее ровном лице сложно было что-либо прочесть с однозначностью. -- У тебя нет биокарты...
-- И что, это делает меня обезьяной? А впрочем, по сравнению с вами я действительно и есть обезьяна. Вот Малрудан выучил руосский за два дня, а мне понадобилось два почти года, чтобы осилить чужой язык.
-- Не говори так, -- она всплеснула руками. -- Ты, может быть, другой, не такой, как мы, но это не делает тебя хуже или лучше. Ах!.. -- она опустила голову. -- Извини меня, пожалуйста, если я обидела тебя...
-- Нет, что ты, -- чуть растерялся и Леарза, поймал ее ладони. -- Нисколько. Это я должен извиниться, я... слишком остро чувствую свою непохожесть на вас и часто срываюсь из-за этого... ведь я совершенно неуравновешенный человек, -- он усмехнулся, -- не умею держать свои эмоции при себе, как вы.
Уголки ее губ коротко дрогнули.
-- Мне кажется, -- тихо сказала Эннис, -- пока ты сам придаешь этому такое значение, ты никогда до конца не привыкнешь к Кэрнану. Не поймешь нас, пока не попытаешься понять... ведь ты даже не пытаешься.
-- Я-то не пытаюсь?
-- Да. Ты уяснил себе, что мы держим свои эмоции при себе, заклеймил подобное поведение, как дурное, и в глубине души презираешь всех нас за это. Так?
-- Что... нет, -- нервно оскалился он. -- Как я могу вас презирать. Ваша раса гораздо дальше моей ушла по пути развития, вы создаете машины, которые могут вести себя точь-в-точь как люди...
-- Презираешь, -- упрямо повторила Эннис.
Он скривился и отпустил ее руки; а она вдруг сама прянула к нему и мягко обхватила за шею, привлекла его к себе. Она была такая теплая, светлые длинные волосы лезли ему в лицо, мешая дышать, но Леарза совершенно растерялся от неожиданности и не сделал даже попытки убрать их, так и замер в нелепой позе, вдыхая запах ее духов.
Потом уже она сама отстранилась от него и покраснела, когда услышала чьи-то шаги; одинокий прохожий, какой-то старик, прошел мимо них и не взглянул на них, но Эннис резко отвернулась и закрыла лицо руками.
-- Т-ты чего, -- ошарашенно окликнул ее Леарза.
-- У нас так не принято, -- еле слышно пробормотала она, -- но мне ужасно хотелось это сделать.
***
Это время перехода.
Тысячи лет тому назад именно в эти дни с севера к берегам Атойятль пришли первые переселенцы; они несли с собою веру в Человечество, веру в существование души.
Тысячи лет минули, но время Перехода по-прежнему празднуется на Анвине.
День выдался пасмурный, но сухой, и казалось, вся природа застыла: ни дуновения ветерка, ни крика птицы. Толпа на площади перед дворцом тоже стояла практически неподвижно, все одетые в простые платья, с непокрытыми головами, несмотря на весенний холод. Все ждали.
Ожидание распростерло свои безмолвные душащие пальцы над Тонгвой.
Вот наконец свершилось; врата дворца открылись, и из мрака в свет тусклого дня вышел сам Наследник, одетый во все черное, высокий и худощавый, и на свету особенно четко проступили тонкие черты его строгого лица с глубоко посаженными глазами. Он ступил на каменные плиты, в молчании сделал шаг, потом другой...
Молчание.
Все знали, что сегодня он будет говорить перед собравшимися гражданами, все ждали этого часа; практически все население Централа столпилось на площади перед дворцом, желая выслушать его, как это делалось каждый год, и все с замиранием дыхания следили за ним. Фигура его хорошо видна была на свету против тени, отличная мишень. И он будто специально остановился, встал неподвижно, подняв глаза к небу, словно задумавшись о чем-то.
Наконец сказал:
-- К сожалению, сегодняшний день мне приходится начать с дурного. Тысячелетиями Анвин чтил память Арлена, нашего бога-покровителя, но наступают смутные, тяжелые времена; вера наша подводит нас. Узрите! Вот человек, замысливший поднять на меня руку.
Сотни голов повернулись в указанном направлении; люди остолбенели в изумлении.
Две башни возвышались на въезде, и на самой вершине одной из них было какое-то движение. Один человек схватил другого и с силою сдерживал, а тот, очевидно, пытался вырваться, заметил, что все смотрят на них, и тоже замер.
-- Брось ружье, -- холодно произнес Тегаллиано, фигуры которого зрителям снизу не было видно: толстяк с ледяным взглядом стоял на противоположной стороне площадки, у самого парапета. -- Сейчас.
И руки разжались, выронив охотничью двустволку.
-- Орсо Кандиано, -- ветер разнес слова Наследника по площади. -- Решивший, будто я представляю собой опасность для Анвина. Я вынужден разочаровать тебя: кроме меня, у Анвина нет другого навигатора в космической бездне, и потому я не могу допустить воплощения твоих планов в жизнь.
-- Проклятье, -- еле слышно прошептал Теодато, сжимавший кулаки в нервном волнении. -- Этот глупец!
-- Теперь уже ничего не изменишь, -- так же тихо ответил ему Виченте. Братья стояли в толпе, подняв головы; глаза их были устремлены к фигуре хорошо знакомого им человека, двоих хорошо знакомых им людей на площадке башни.
Мераз держал Кандиано в медвежьей хватке своих сильных рук, не давая ему вырваться.
-- Однако я милосерден, -- добавил Фальер, -- и потому дарую тебе свободу, Орсо Кандиано. Ступай! Я верю, что ты найдешь истину. Что до закованного, который повиновался тебе... приведите его сюда.
В толпе наконец поднялся говор; люди по-прежнему следили за происходящим на вершине башни. Бездушный, державший неудавшегося убийцу, покорно отпустил его.
-- Мераз! -- тут же воскликнул Кандиано, стремительно оборачиваясь. -- Мераз, не поддавайся ему!
-- Это бесполезно, -- возразил Тегаллиано. -- Тебе не дозваться до него. Так, а теперь медленно... руки держи на виду... так... подойди сюда.
Ему ничего не оставалось, кроме как подчиниться; тогда уже, когда они скрылись из вида стоявших на площади людей, другие руки перехватили Орсо Кандиано и скрутили ему запястья за спиной.
-- Фальер милосерден, -- буркнул Реньеро Зено, стоявший на нижней ступеньке лестницы, -- а я нет. Сегодня же велено тебя отправить в монастырь под Хагааденом, и если попробуешь вернуться в Тонгву -- пожалеешь.
Толпа ждала; вот появились стражи порядка, заставив людей расступиться, и по узкому коридору прошли двое. Любопытные глаза следили за ними. Первым шагал высоченный смуглый закованный, следом спокойно, будто на утренней прогулке, шел сам Марчелло Тегаллиано.
Наконец они оба остановились в непосредственной близости от терпеливо ожидавшего их Наследника. Тот перевел взгляд на толпу.
-- Сегодня на Анвине отмечается время Перехода, -- сказал он. -- Время изменений, больших перемен. Большие перемены выпали на наш с вами век. Несколько тысячелетий назад наши далекие потомки оставили позади себя своих сородичей, избравших другой жизненный путь; эти люди, потерявшиеся в недрах космоса, почти истаяли из нашей памяти, обратились в детские сказки, однако они существуют, более того: они наконец нашли нас.