Правда, матери не было никакого дела до его физического состояния. Более того, она его почти не замечала. Давно избравшая бродячий образ жизни, она думала только об одном.
Как и где достать очередную дозу.
В надежде заполучить быструю, ни к чему не привязывающую работу мать таскала Майкла по задворкам магазинов, складов, мотелей и третьесортных баров, где мыла стёкла и посуду, драила туалеты. По возможности пристраивалась горничной в очередном мотеле, не брезговала и проституцией, тем более что в жирные девяностые работы на южных границах было хоть отбавляй.
Заработанные купюры немедленно отправлялись в карман очередного драгдилера.
Майкл почти не ел, но и не был голодным, и если бы мать была способна задумываться над чем-то ещё, кроме удовлетворения пагубной страсти, её бы удивила способность маленького ребёнка сутками почти ничего не есть. Другое дело, что способность здраво мыслить была ею утрачена уже давно, и она воспринимала отсутствие аппетита у сына как нечто должное.
Вот без чего Майкл совершенно не мог обходиться, так это без воды, и, деловито зажав тонкими ручонками детскую пиписку (именно так мать называла его пенис), часто писал в укромных уголках.
Сколько раз он слышал от неё:
– Эй, Майк! Иди оприходуй свою пиписку – и спать!
Нет, государство никогда не позволило бы издеваться над беззащитным ребёнком, давно отобрало бы Майкла у матери и позаботилось бы о нём должным образом. Но дело было в том, что государство ничего не знало о существовании Майкла, да и о её собственном существовании. Мать, хоть и была стопроцентной американкой, давно не могла и не хотела это подтверждать, удостоверяющие её личность документы потерялись в сумятице беспорядочной жизни углов, ночлежек, картонных коробок, парковых скамеек, коммун и притонов, а желания их восстановить она не испытывала. Чтобы не попадаться, она научилась ловко прятаться. Сначала сама, а после рождения Майкла научилась прятать и его. И сторонилась любого, кто был способен посягнуть на выбранный ею путь.
Единственное, что Майкл знал о себе, – это свои имя и фамилию, Майкл Уистли, а также дату рождения – сентябрь, четырнадцатое число, тысяча девятьсот девяносто шестой год. Он и воспитывал себя сам, сам же и развивался, наблюдая и впитывая, как губка, любую необычную, с его точки зрения, информацию.
Во время бесконечных ожиданий, прикорнув где-нибудь в углу, играл сам с собой в ролевые игры.
– Как тебя зовут? – спрашивал он.
И, примеряя на себя облик очередного героя, отвечал с его интонацией:
– Майкл Уистли, сэр!
Своё шестилетие Майкл встретил у мексиканской границы, в одном из пригородов Эль-Пасо, куда мать отправилась после разговора со знакомой бродяжкой, рассказавшей дивную историю о том, как много дури там, откуда она прибыла ненадолго и куда сразу же поедет, как только закончит здесь одно важное дело. Подруги сидели на скамейке в одном из загаженных нищих пригородов и, не обращая ни малейшего внимания на вертевшегося рядом Майкла, пили пиво и болтали друг с другом на одну вечную и единственно важную для наркош тему: где достать, как лучше двинуться, куда спрятаться и как снять ломку.
Мать никогда и думать не думала о том, что Майкл давно научился внимательно слушать и анализировать услышанное, причём ему было всё равно, откуда поступала информация – из бормотавшего в руках матери радио, с экрана телевизора в маркете, из разговоров, подслушанных в кафе, или из рассказов материнских дружков, среди которых попадались самые разные личности – от музыкантов до бродячих священников. Был даже бывший профессор университета. В затуманенную наркотой голову матери посторонние мысли проникали редко, и, как правило, они там не задерживались, но, если бы задержались, она удивилась бы многому в Майкле, и в первую очередь тому, что, несмотря на тщедушное телосложение и несчастный вид, он был хорошо развит, что называется, мозгами, бойко болтал, умел логично излагать свои мысли, помимо родного английского, знал довольно много слов по-испански, умел производить простейшие вычисления и ловко пользовался всеми видами электронных средств связи, хотя его никто специально не учил, если не считать подаренной кем-то детской логической игры, с которой он никогда не расставался.
«Если тебе не дают – бери сам». Примерно так он и рассуждал, несмотря на свой малый возраст.