Мясистые листья мягко ударяли нас, цветы удушливо благоухали, а лунный свет то там, то здесь создавал иллюзию тумана. Но мы обошли всю оранжерею и убедились, что она абсолютно пуста.
— Никаких призраков, — сказал Фредерик. И мне показалось, в его голосе звучит разочарование.
Но к моей радости, он не предложил сразу вернуться в дом, а указал на лавочку, скрытую среди разлапистых деревьев и лиан. Ее не было видно из дома, так что мы спокойно могли сидеть в тишине и духоте, никем не замеченные — и не принятые за призраков.
Достав из кармана фляжку, Фредерик глотнул из нее и протянул мне.
— Что это? — поинтересовалась я, но фляжку взяла.
— Ну, можно себе позволить немного не слишком благородного поведения.
Он подмигнул, и я попробовала, что же привез брат из Лондона. Но первый же глоток едва не заставил меня поперхнуться — какое-то отвратительное крепкое пойло.
— Эй, не хочешь — не пей! Я думал, тебе будет… любопытно.
Фредерик попытался забрать фляжку, но я ее перехватила и сделала большой глоток. На глазах выступили слезы, и я украдкой отерла их, отдав фляжку брату. Но он не обращал внимания. Откинувшись на спинку лавочки, любовался зеленью и тишиной.
Честно говоря, я думала, Фредерик так и будет молчать, передавая мне фляжку и делая редкие глотки. Но наконец, он заговорил, и его голос прозвучал хрипловато.
— А помнишь, как мы тут играли в прятки? Все вместе.
— Конечно. Это страшно раздражало мистера Мюррея. Он считал, мы помнем его орхидеи.
— Ну, стоит признать, мы действительно мяли. Зато сколько удовольствия! Я скучаю по тому времени.
— Тебе не нравится в Лондоне?
— Не уверен, что это то место в жизни, которое я хочу занимать до конца своих дней.
Фляжка снова оказалась в моих руках, и теперь я сделала порядочный глоток, поняв, что не уверена, смогу ли вести подобные разговоры на трезвую голову. А мир вокруг уже начал немного качаться.
— Отец изо дня в день поучает, — продолжал Фредерик. — Таскает в свой банк, показывает и рассказывает. Знакомит с «важными людьми», как он выражается. Он не хочет оставить меня в покое, заявляя, что я его наследник и гордость. Как же, гордость… он просто хочет видеть во мне продолжение себя. И не желает замечать, что мне претит его банк.
Брат замолчал, не объясняя, что же его на самом деле интересует. Но я знала и так.
— Много стихов ты написал в Лондоне?
— Куда меньше, чем хотелось бы. Зато пара рассказов будет опубликована — но отец не желает ничего об этом слышать. Называет баловством.
Я хорошо помнила, как мы с Фредериком частенько проводили время в библиотеке. У него был очень красивый голос, и он любил читать стихи. Никто из сестер не любил присоединяться к нам — никто, кроме Мэри Луизы, но ее имя не принято вспоминать в этом доме.
— Элинор наверняка только и болтает о нарядах да кавалерах? — продолжал Фредерик с горечью. — Маргарет и Кэролайн тоже кружат головы на балах. Неужели это все, что им действительно нужно в жизни? Неужели все, чем они хотят забивать свои миленькие головки, это ленты и кружева? Ну… а ты?
Я вздрогнула.
— Я? Не знаю. Мне придется выйти замуж или окончить свои дни старой девой. Пока что никто не делал предложений, но и второй вариант не очень хорош.
Фредерик махнул рукой, и его движения явно потеряли былую координацию.
— Да я не о том. Ну да ладно, не бери в голову. Прости.
Он взял у меня из рук фляжку, но пить не стал и просто задумчиво уставился вперед. Луна скрылась за облаком, так что в оранжерее стемнело, а тени на полу стали гуще.
— Я видел ее. Видел Мэри Луизу.
— Что? Где?
— Там же, где она провела все эти годы. Неужели ты думаешь, из психушек так просто выбираются?
Внезапно мне показалось, что в оранжерее холодно, и я обхватила себя руками.
— Отец платит большие деньги, о Мэри Луизе хорошо заботятся.
— Ты… говорил с ней?
— Конечно. И она показалась мне разумнее многих чопорных дам на этих ваших балах.
— Но она все еще видит то, чего нет?
— Конечно. Хотя возможно, это мы не видим всего.
Я не стала упоминать, что в последний раз, когда Мэри Луиза увидела что-то, чего нет, она попыталась ножом разрезать руки малышки Маргарет, утверждая, что у той под кожей жуки, которых надо убрать. Когда мать прибежала на крики, она увидела рыдающую Маргарет, перепуганных нас, и Мэри Луизу в крови, приговаривающую, что «надо вырезать насекомых».
К счастью, порезы были неглубокими и быстро зажили. А отец после того случая отправил нашу старшую сестру в клинику. Из которой, как мы знали, она вряд ли когда-нибудь вернется.
— Она тоже скучает по Лильсдену, — сказал Фредерик. — Рассказывает, как красивы здесь деревья по осени. Как здорово играть в прятки или сидеть в одном из эркеров, когда восходит солнце.
— Лильсден всегда будет ее домом.
— Возможно, она вернется сюда только после смерти.
Фредерик снова задумался, а я мягко взяла из его рук фляжку. Еще пить мне не хотелось, но я подумала, что и брату уже хватит. И хотя на дне еще плескалась пара глотков, я украдкой вылила их на землю.
— Жаль, здесь нет призраков, — сказал Фредерик. — Иначе это место идеально подошло бы для магических обрядов.
— Каких еще обрядов?
— Тех, что могут изменить жизнь, конечно! Только представь, провести обряд и стать, наконец, тем, кем всегда хотелось.
— Что за сказки, Фредерик!
— Это не сказки… кое с какими полезными людьми отец меня все-таки познакомил. Они зовут себя Орденом и занимаются каким-то оккультизмом. И однажды я найду подходящее место.
Это случилось, когда мы собрались уходить. И я до сих пор думаю, что было бы, если мы ушли раньше? Или не обратили внимания? Или если бы просто не пили ту дрянь? Возможно, тогда та осень стала бы одной из череды многих, а жизнь моего брата сложилась иначе — и я не потеряла его навсегда.
Когда мы уходили, то снова выглянула Луна, и между пышных зеленых кустов мы заметили силуэт девочки. Она была в странной одежде, как будто в очень короткой юбке и укороченных чулках. Она нас не видела, чем-то страшно увлеченная в стороне, и мне показалось, что мы видим не призрака прошлого, а призрака будущего.
Девочка исчезла через секунду, а мы с братом также стояли и смотрели на то место. Только Фредерик выдохнул:
— О боже.
========== 2. ==========
Мы никому не стали рассказывать. А Маргарет уверили, что не нашли ничего интересного. Она не хотела отправляться вслед за Мэри Луизой, поэтому охотно поверила.
Что касается меня, то я была напугана. Но мне и себя удалось убедить, что это был лунный свет и алкоголь, а вовсе не что-то необъяснимое или сверхъестественное. Фредерик тоже вел себя как обычно. И хотя пару раз я видела его в задумчивости бродящим рядом с оранжереей, но не придала этому значения. Полагая, что он тоже ищет рациональное объяснение.
Этот вопрос тоже не дает мне покоя. И, возможно, когда каждую осень падающие листья начинают скрестись в окно, меня мучает именно он: могла ли я что-то сделать? Что, если бы в то время я поговорила с Фредериком? Что, если бы рассказала отцу или матери, и они что-то предприняли? Я не знаю. И чувство вины для меня такое же постоянное, как наступление осени каждый год.
Спустя неделю отец с Фредериком уехали в Лондон, я и думать забыла о нашем призраке. Лильсден окутывала осень. Теперь почти каждое утро между деревьями стелился туман, а при прогулках под ногами шелестели пожухлые листья. Мы без опаски подставляли лица редкому солнцу — потому что больше оно не грело. И, закутавшись в паутины шалей, все больше времени проводили внутри деревянных стен, поближе к камину.