По абсолютно загадочным причинам Лиля и Осип, которые давно уже никуда вместе не ездили, вдруг вознамерились прокатиться в Европу, да не куда-нибудь, а в Лондон, чтобы повидать Елену Юльевну, продолжавшую там работать в советском торгпредстве. Можно, разумеется, допустить, что Лиле захотелось продемонстрировать матери неизменность их супружеского союза. Но зачем? Отношения с матерью давно уже стали прохладными, взгляд Елены Юльевны на «свободу» любви, которая была столь дорога ее старшей дочери, ничуть Лилю не задевал, да и сам «разрушитель» семьи давно уже был матерью признан, уважен, обласкан.
Нет, вовсе не для того, чтобы пустить пыль в глаза госпоже Каган, собрались в дорогу Лиля и Осип. Но для чего же? Почему именно в этот, достаточно напряженный, момент? И почему им, многократно проверенным на благонадежность, многократно ее доказавшим, — почему им вдруг перекрывают дорогу при полном попустительстве ближайших друзей, от которых разрешение на выезд как раз и зависит?
Формальным основанием командировки (поездка Бриков почему-то считалась служебной] было желание ознакомиться с культурной жизнью Европы. Звучит почти пародийно... С чего бы вдруг им обоим срочно приспичило это ознакомление, которое затем не нашло никакого отражения ни в творчестве Осипа, ни в деяниях Лили? Еще того более: вопреки заверениям (публичным, в прессе) о служебном характере намечавшейся поездки, там же утверждалось, что она осуществляется за счет самих путешественников. Абсолютно для всех служебных поездок в Советском Союзе тогда находилась валюта, а вот для Лили с Осипом ее не нашлось...
История со злополучной поездкой обрастала загадками как снежный ком, загадками, которым нет точного объяснения и сегодня. Газеты возмущались (честно говоря, не без оснований) намечавшейся поездкой в Европу квазисупружеской пары за государственный счет без малейшей (видимой!) надобности в то время, когда миллионы советских граждан такой возможности были лишены. Именно потому Маяковскому и пришлось печатно вмешаться, разъясняя читателям, что деньги на поездку найдутся отнюдь не в казне...
Вакханалия вокруг этой поездки на том не завершилась. Заграничного паспорта Брикам все не выдавали, и Маяковский будто бы отправился к Лазарю Кагановичу, который только что стал партийным боссом Москвы, сохранив за собой пост секретаря ЦК и выдвинувшись к тому времени на второе место в партийной иерархии после Сталина. Лиля впоследствии вспоминала. «Володя пришел от Кагановича очень веселый, сказал: «Лилечка, какое счастье, когда хоть что-нибудь удается». Каганович, утверждала Лиля в своих мемуарах, пообещал, что заграничные паспорта Брики получат. И они их действительно получили. Более того: по воспоминаниям домработницы Бриков П. Кочетовой, паспорта не просто выдали, а спешно привезли Брикам на дом.
Ходил ли Маяковский к Кагановичу? Никакой другой информации, подтверждающей это сообщение Лили, не существует. Нет и никаких данных о том, что Маяковский был с ним знаком. Как он попал к нему? Почему избрал именно Кагановича для решения вопроса, прямо не относившегося к его компетенции? Тут что ни слово, то загадка. Ни сам Каганович, ни кто-либо другой, ни архивные документы никаких следов об этом визите не оставили. И нам не остается ничего другого, как просто принять сообщение Лили на веру...
Загадочная борьба за заграничные паспорта для Бриков происходила на фоне других драматических событий, до предела накаливших обстановку вокруг Маяковского и неумолимо ведших к фатальному исходу. Незадолго до того, как пришла весть о предстоящем замужестве Татьяны Яковлевой, Маяковский закончил новую пьесу, предназначенную для Мейерхольда. Читка «Бани» состоялась 22 сентября 1929 года в Гендриковом. Лиля созвала человек тридцать, устроивших Маяковскому хоть и дружескую, но вполне искреннюю овацию. Мейерхольд снова бухнулся на колени, восклицая: «Мольер! Шекспир! Гоголь! »
Через пять дней та же мизансцена повторилась на читке в самом театре, где уже были распределены роли. Роль Фосфорической Женщины, естественно, досталась Зинаиде Райх. Победоносикова должен был играть ведущий комик театра Игорь Ильинский, который исполнял в «Клопе» роль Присыпкина. Тем неожиданней был отказ Ильинского от роли — поступок скандальный и демонстративный. Его заменил Максим Штраух, тоже один из любимейших актеров Мейерхольда, и сыграл свою роль блестяще. Но отказ Ильинского, явно перепугавшегося сатирических красок в образе своего героя, еще более накалил атмосферу вокруг новой пьесы и готовившегося к постановке спектакля.