— И вы наказали меня зрелищем чужого суицида?
— Наказал? — удивился этот потусторонний тип. — Вы же сами любите суицидальные темы, вспомнить хоть тот вопрос про лампочку. Или что, не понравилось?
— Вы злопамятны.
— А вы поверхностны.
Мы сыграли в гляделки. По вялой мимике Доктора нельзя было понять, пытается ли он на меня давить или же шутит на ему одному понятный манер.
— Одно дело — шутка, другое — реальная смерть, — прервал я молчание.
— С чего вас беспокоят чужие смерти? Вы же сами серийный маньяк, терроризировавший всю страну!
— Я этого не говорил. Не надо переиначивать мои слова.
Опять хотелось уйти. Не из страха, как в прошлый раз, а из бессмыслия и злости. Здравый смысл начал требовать у ног объяснения, зачем они притащили всё тело в этот бедлам. Ноги стыдливо молчали.
— Зачем же вы кипятитесь, это тоже была шутка, — проронил Доктор. — Такая же невинная, как ваша.
Он привстал и схватил пинцетом воздух прямо перед моим носом. Я еле успел отшатнуться. Доктор же отпустил невидимую находку в очередную банку, накалякав на ней слово «Раздражение».
— Давайте забудем, — устало отозвался я.
— Только если вы отвлечёте меня достойным рассказом.
Был мрачный, пасмурный день…
Нет, не так.
Был понедельник… А хотя, на его месте могла оказаться и среда или пятница. Разве это важно?
Я никогда не знаю, с чего начать. Мысли путаются. Чудится, что упускаю что-то важное, и постоянно терзаюсь изнутри. В общем, я не рассказчик.
Был понедельник или среда. Короче, любой день, кроме вторника. Знаете, почему? Потому что вторники скучные. На мне лежит проклятье скучных вторников. Однажды — как раз во вторник — я стоял на остановке, глазел по сторонам, — ну, кто во что одет, и случайно подслушал чужой разговор.
— Опять скучный вторник… Пьер однажды сказал мне «скучный вторник», у него все вторники скучные. После этого они и у меня такие…
Вот так, случайно услышав чужие слова, я приобрёл в неделе абсолютно пустое, серое окно. Во вторники с тех пор никогда ничего не происходило. Не шли клиенты, меня не звали на вечеринки… Сущая скука. Но хотя бы я мог быть спокоен, что в этот день не случится ничего плохого. Теперь и с вами случится то же самое… если здесь есть дни недели…
Вот почему это не мог быть вторник. Проклятый звонок не мог раздаться в самый безопасный день.
— Послушайте, может хватит про вторники и среды? Я сомневаюсь, что это существенно для вашей истории.
Ладно. Был какой-то день. Пьяный день. Пьяными днями я разбавлял свою неделю и почти утонул. Я только что потерял друга и не знал, чем заполнить пустоту, кроме алкоголя. Я спивался со вкусом: в моём баре стояло только дорогое вино. На него тогда уходила треть моих доходов. Или четверть… не помню. Пиво если и пил, то пафосное вроде Спейс Барли, ну, то самое, для которого пшеницу в космосе растили. И никаких коньяков или виски. Виски на вкус — как бензин. Я, конечно, бензин никогда не пробовал, но если попробую, то оно окажется таким же на вкус, как виски — масляно-мерзкое. Не знаю, почему в этом уверен.
А… Всё равно это был только повод. Серьёзно, я вовсе не был так расстроен своей потерей. Это же была не смерть. А так, попрощались-разбежались. Без слов, без звонков и писем. Просто я знал, что все причины ему писать давно утекли сквозь пальцы в песок. Он любил какую-то индусню с йогой и богами, стал веганом и завязал с алкоголем. Может, напивался я только ему во зло? Зачем… Он ведь о том уже не знал. Был где-то далеко от меня, разбивал лоб о пороги ашрамов. Я в этом не разбираюсь, и не хочу разбираться.
У вас когда-нибудь было такое, что самый ближайший друг — ближе родного брата, если бы у меня такой был — вдруг возомнил себя лучше, выше, достойнее вас? Почему? Потому что вы можете только разрушать, а он… разрушает и созидает по надобности. Нашёл гармонию, так сказать.
Меня так раздражал этот снисходительный взгляд. Он будто записал меня в касту торгашей, пока сам был в касте брахманов. Так и хотелось ударить молотком промеж бровей, открыть ему этот чёртов третий глаз, над которым он постоянно медитировал, да так и недомедитировался.
— Опять пьёшь? — и смотрит так… мол, ты же из подстилочной касты, что с тебя взять?
— Насколько я знаю, вайшью-торговцы — не последняя каста в Индии, — вставил Доктор.
Для него всё равно этот уровень был низковат. Знаете, сначала он говорил это всё со снисхождением. Потом с осуждением. Потом с презрением — не ко мне, к моим слабостям… Но ведь они — часть меня.