— С днем рождения, Данте! — отозвался нестройный хор. Прямо как на собрании анонимных алкоголиков.
— Ну вот, — удовлетворённо сказала Анна. — Поправляйся!
И она оставила меня вздыхать и стонать в одиночестве.
Не такая уж плохая жизнь после смерти — качаться в кресле в углу большого уютного зала, слушать разговоры, пить пряный чай… который, если честно, надоел уже хуже горькой редьки. Доктор больше не являлся в отражениях — спасибо, хватило совести.
Какой-то пенсионерский рай, но всяко не унылое Чистилище. Сектантики, кстати, решили именовать это место Лимбом, то есть окраиной; старое название казалось им слишком мрачным. Мне-то всё равно. Меня они вообще за глаза зовут не иначе, как Инвалидом (а я всё слышал! у меня тончайший слух!), потому что не могу творить вместе с остальными. Неполноценный я, на их вкус.
Я был бы счастлив закончить свою историю на этой сонно-довольной ноте, но…
Они ж искали путь на Землю — дорогу, которой на соседней улице не существовало. Только у Доктора были карта да компас, но и он не слишком сносно ими пользовался, а культистам свой лик и вовсе не являл. Время гордиться своей избранностью? Нет. А мог бы и погордиться — но я ж скромный.
В конце концов они решили, что Хлоя — лгунья.
Её, словно преступницу, вывели в центр зала Давид с другим незнакомым мне крупным мужиком. Все остальные безмолвно смотрели — и я в их числе, не вылезая из кресла.
— Сестра, если б ты соврала нам, что у тебя, например, докторская степень, чтобы придавать своим словам больше весу, мы б тебя простили. Но ты дала людям придуманную надежду, хотя нет лжи страшней, чем идейная. Твоё присутствие в общине отныне нежелательно. Уходи.
После они отпустили её. Хлоя, как ни странно, не возразила ни словом, ни жестом. Видно, устала уже доказывать свою правоту. На пороге она обернулась, показала Давиду и компании средний палец, и на том удалилась.
— А я верю ей, — прошептал один из общинников другому. Тут я и понял истинную причину изгнания Хлои — её слова посеяли зерно раскола. Ну а пока я размышлял, стоит рассказать про морок Доктора или нет, поезд ушёл настолько далеко, что не было слышно даже стука его колёс.
Чем дольше я размышлял о Хлое, тем глубже вдавливала меня пудовая гиря вины. В какой-то момент она наконец протолкнула меня вместе с креслом-качалкой сквозь толщу земли, я провалился и упал сверху на то же место, где сидел.
Хлоя меня раздражала (как и все остальные люди), но совесть нервировала куда сильней. «Надо её найти», — сказал я себе, отправляясь в путь. Я ещё не знал, что скажу изгнаннице, да и признаюсь ли вообще в своей вине. Пока что мне просто хотелось найти её, дать понять, что она не одинока.
За дверями отеля стоял тот парень, что помог Давиду выпроводить Хлою. Вытянулся, словно на карауле, на плече палка. Не удивлюсь, если в этом мире палки стреляют.
— Есть, от кого охранять? — спросил я новоявленного стража.
— Как только люди делятся на своих и чужих, всегда нужно…
Он не закончил мысль, но я и так её понял.
— Вы бы лучше охраняли нас от монстров, а не от бедной девчонки.
— Здесь нет монстров. Это безопасное пространство.
— Я видел одного. Он принял облик богини Кали.
— Это было твоё личное чудовище, — охранник смерил меня взглядом. Пепел перхотью лежал на его волосах и плечах. — Будь моя воля, посадил бы тебя под замок. Или выгнал. Ты хуже вруньи Хлои. Бесполезный и деструктивный.
— М-м-м, знаешь умные слова? А с виду и не скажешь, — проговорил я. Надоело мне перед ними всеми лебезить.
— Вали куда шёл, ломай там стены и призывай свои ужастики.
Я бы призвал дождь из тараканов ему на голову, если б смог сделать это намеренно. Но, не судьба.
— Ты не в курсе, в какую сторону она ушла?
— Сторона не имеет значения, — философски отозвался охранник. — Всё равно куда ни повернёшь, будешь ходить кругами.
Странно, я никогда того не замечал.
— А это — уже твой собственный ужастик, — заметил я. — Для тех, кто топтался всю жизнь на месте.
— Мозговой инвалид, — охранник словно плюнул эти слова мне в лицо.
Я сделал ему реверанс, помахал ручкой и утанцевал за угол.
Черепаха не вышла на мой зов, пришлось идти пешком. Долго блуждать не пришлось — я сразу приметил её жилище. Единственное окно, в котором горел свет.
Я поднялся на третий этаж по светлой, чистой лестнице и постучал. Мне понравилась дверь — тяжелая, добротная. В памяти сами собой всплыли слова «мореный дуб».