…как понял, что сам стал одним из тех, кого презирал.
…как понял, что останусь один до конца своих дней.
…как проснулся и понял, что меня ограбили.
…как меня чуть не отправили под суд за то, что в дизайнерском порыве я избавился от несущей стены.
…как меня шантажировали личными снимками.
…как я впервые увидел галлюцинацию.
…как люди вокруг меня умирали (и я всё метался, не зная, был ли сам тому виной).
…как я безуспешно скитался по всей Европе в поисках выхода.
…как принял решение убить человека, которым раньше восхищался.
…как я очнулся в Лимбе.
…как Доктор издевался надо мной.
— Ничего себе, — проронила Хлоя. Её слова утонули в мутном и густом воздухе, мелкие чёрные частицы повисли в нём взвесью. Пригород залил громадный студень.
— Ты будто прозрачный.
— А ты нет.
— Не боишься исчезнуть?
Я покачал головой и снова зажмурился.
— О чём ты таком думаешь? О холокосте, что ли? Да уж, бытие определяется сознанием… — бормотала Хлоя.
А я вспоминал уже учебник по паразитологии, непрошенно впечатавшийся в мою память. Всё своё отчаяние, всю боль я освободил — чтобы аккумулировать в образе из простой книжицы.
Студень начал оседать, стекать с крыши. Я подошёл к краю — внизу шевелилось белесое море из миллиарда мелких, скользких, отвратительных существ. Ровно то, что я задумывал.
— Сможешь нырнуть? — спросил я. — Или боишься?
— Бояться и испытывать отвращение — разные вещи, — отозвалась Хлоя, опасливо разглядывая массу, что заполонила улицу. Её лицо аж посерело — и это доставило мне изощрённое удовольствие.
— Какие-то детские отговорочки.
— Слушай… Ты создал всё это… вот этот вот червивый океан… Чтобы доказать мне, что я не бесстрашна?
— Чтобы ты не доставала меня «прописными истинами».
— А я прыгну.
— Прыгай. Только задержи дыхание, не то мои маленькие друзья набьются тебе в нос и рот, — усмехнулся я.
— Правда прыгну!
— Ну давай, давай.
И тут Хлоя вдруг схватила меня за руки.
— Прыгну, но вместе с тобой.
— Так мы не договаривались, — возмутился я. — Я-то признаю, что труслив, брезглив и вообще грешен до седьмого круга. А ты прыгай и доказывай…
Но она, кажется, уже забыла про то, что это я бросил ей вызов.
— Тебе надо преодолеть страх, — её глаза загорелись опасным, фанатичным пламенем. — В этом весь смысл…
Хлоя потянула нас к краю, я же — в обратную сторону. К счастью, я оказался сильнее.
— Я всё думала, почему «Чистилище», ведь все мы чисты, — говорила она, всё не выпуская меня из своей хватки — ни дать ни взять, самка богомола. — Но ты единственный, кто нечист, это тебя надо очистить от страхов!
— Ты забыла, зачем мы сюда забирались…
— Я переосмыслила!
Всё же мне удалось добраться до середины крыши, такой безопасной и притягательной, и ничьи тощие ручки не смогли мне в том помешать. Хлоя отпустила меня. Смирилась?
— Зря ты, — сказала она, приседая на одно колено и касаясь плитки руками.
Поверхность накренилась, и я тут же потерял равновесие, неуклюже упал, покатился вниз, цепляясь за стыки плиток, — а мысли мои почему-то были о том, что такое покрытие для крыши не очень хорошее, можно случайно поскользнуться и упасть, если стоять близко к краю… плоские крыши ведь для того и делают, чтобы по ним гулять, ведь так? Устраивать на них вечеринки… А на вечеринках люди пьяны и падают в пять целых восемь десятых раза чаще, чем трезвые. Это число я только что придумал.
Я повис на краю, как герой дурацкого фильма. Но поскольку я был не в фильме, за мной не прилетит орёл или бэтмобиль.
Хлоя аккуратно подползла ко мне и начала отгибать пальцы.
— Это ж для твоего блага, — сказала она. — Один пальчик — за маму, второй — за папу… Ты потом сам будешь меня благодарить.
Боялся ли я? Скорее, только злился на рыжую дуру и, ещё больше — на себя, за то, что забыл, с кем имею дело. С одной из тех, кто способен перекраивать этот мир своей фантазией.
…Но если я не боялся, значит ли это, что Хлоя в чём-то права?
Нет. У меня просто уже сломалась та часть мозга, которая отвечает за страх, перегорела, сдохла. Я думал о том, как оттаскаю дьяволицу за космы, когда выберусь из своего мерзкого океана.
И тут она прыгнула — в полёте ухватив меня за ноги. Пальцы разжались, и мы полетели вниз.
— Твою мать, Арман! — услышал я. — Человека везёшь, а не мешок с карто-о-о… — голос растворился.