Хлоя захрипела. Восстанавливаются связки. Я мельком глянул на неё и тут же отвёл взгляд. Слишком она напоминала мне живых мертвецов из кино.
Я подошёл к зеркалу. Отражённый я оказался чуть краше сгоревшей тётки — достижение. Но что это? Распятие в отражении было перевёрнуто… Я обернулся — нет, висит как обычно. А в зеркале — перевёрнутый. И как очки не слетают с его носа?
— Ей было нестрашно гореть, — сказал Доктор на кресте. Я решил не спрашивать, — Она уже один раз сгорела. Не буквально, конечно.
— А?
— Хочешь посмотреть? Загляни ей в правый глаз.
Я пересилил неприязнь и вперился в мутное желе, плавающее в правой глазнице моей спутницы…
Моё тело шевелило ногами, перебирало руками, не слушалось меня. Мои глаза видели стильную, но грязную кухню, полную немытых тарелок и мусора, заглядывали в пустой холодильник, что-то искали. Потом они уловили зелёный лак на моих ногтях, и я понял — то не мои глаза, а Хлои.
Я смотрел скучный фильм из её жизни. Героиня сожрала сухие мюсли — у неё не нашлось ни молока, ни сока, чтобы их залить. Выпила воду, сунув голову прямо под кран и замочив свои рыжие волосы. Её это не особо заботило.
Её взгляд остановился на циферблате часов в форме домика. Девять часов двадцать три минуты. За окном темно, значит, сейчас вечер.
Затренькал телефон.
— Йо, как дела?
И тут Хлое нет чтобы ответить «Хорошо, а у тебя», как сделал бы на её месте любой нормальный человек, так нет — из неё полился поток жалоб, из которого я не вычленил ничего стоящего. Я смутно понял, что она слишком поздно вернулась с прошлой тусовки, завалилась спать и проспала свой день рождения, до конца которого остаётся меньше трёх часов.
— Это плохо, сис, давай, подъезжай, спасём твою днюху. У меня есть кое-что, что тебе понравится.
Естественно, она тут же подскочила, как ужаленная, и побежала натягивать дурацкие чёрно-розовые наряды, года так из две тысячи восьмого или девятого родом, потом менять их (она переоделась раза три), краситься…
Когда Хлоя вышла навстречу летнему вечеру и открыла дверь машины, мне было так скучно, что я готовился сойти с ума с минуты на минуту. Стоило ей нажать на газ, я приказал себе прекратить смотреть этот артхаус. Хватит!
В ушах моих загудело — словно я стоял в шаге от реактивного двигателя. Картинка потемнела, и я провалился в лабиринт из множества широких труб, полетел по известному одному Хаосу маршруту. Мне почудился другой человек, наряженный в чудной костюм, похожий на средневековый; я знал, что он так же, как и я, смотрит кино чужими глазами. Он не видел меня; а я мог наблюдать его лишь одно мгновение, и этого хватило, чтобы ощутить глубину исходящего от него зла. Нет, не так — Зла с большой буквы. Меня охватил панический ужас, ровно такой, как когда Доктор «повесил» меня. Если бы у меня в тот момент было тело из плоти и крови, его сердце, пожалуй, тотчас отказало бы.
Когда меня выбросило обратно в Лимб, я был покрыт ледяным потом и весь дрожал. Тот человек… вряд ли это вообще человек… я не должен был его увидеть.
Доктор недовольно хмурился. И я понял — эти двое принадлежали к одному виду. Или, как минимум, Доктор был ближе к тому воплощению зла, чем ко мне. А я ведь даже не мог объяснить, что вызывало во мне такой страх! С виду человек, как человек…
— Чего это вы не стали досматривать? Неинтересно?
— Пусть у меня впереди вечность, я не собираюсь тратить её на зрелище, как кто-то жрёт и гадит.
Мучитель на кресте вздохнул.
— Это ж надо было всё так испортить. Её история в чём-то интересней вашей.
— Тем более не хочу смотреть, — сказал я. — А то вдруг от зависти позеленею.
— Тот праздник закончился для неё групповым изнасилованием, — вкрадчиво произнёс Доктор.
— Ну и что?
— Как что?! Вам всё равно?
— Да вообще плевать. Сомневаюсь, что когда её пустили по кругу, ей было больнее, чем когда она превратилась в головёшку.
— Психическая боль и физическая — вещи несравнимые, вам ли не знать?
— Я слыхал, что «психическая боль» — оправдание для нытиков.
— Какая потрясающая поверхностность.
Я отцепил зеркало и отвернул его к стене. Когда я, полный торжества, обернул к распятию на стене, его уже не было. Теперь голос Доктора зазвучал прямиком мне в мозг.
— …так вот, когда на ней надругались — обратите внимание, в её собственный день рождения, наша Хлоя запомнила лицо каждого насильника.
Я невольно взглянул на её собственное лицо — оно уже была покрыта розовой кожей. Один огромный шрам от лба до кромки волос, б-р-р.