Поначалу я думал, что мы перенеслись в другое измерение, странное и волшебное, но волшебства не бывает; как не существует и кожи, за несколько часов зарастающей от ожога крайней степени.
Лучи пробились сквозь ветви деревьев, склонившихся над дорожкой. Проснувшийся ветер принёс химически-лекарственный запах, похожий на спирт и хлорку одновременно. И тут же сияние пропало вместе с запахом.
Я остановился.
— Я и забыла, что ты не из тех, кто дарит цветы, а из тех, кто получает! — наконец воскликнула Хлоя.
— Ты ничего не заметила?
— Если ты про свою тупость, то да, заметила.
— Какой-то химией резко по носу ударило.
Хлоя принюхалась.
— Нет, ничем не пахнет.
— Сейчас да. Пахло, когда появилось солнце.
— Какое солнце?
— Лучи! Ты ж не могла их не видеть, ну!
— Какие лу… всё, я поняла. Это какая-то дурацкая шутка, которой я не понимаю.
Тогда я сказал слово, которое уже стало символом нашего с Хлоей общения:
— Забей.
Эдгар сказал правду: как только мы вышли из сада, нашему взору открылся старый добрый отель. Охранника на посту больше не было; в окнах мелькало какое-то движение.
Хлоя наклонилась и оторвала от полы своей шторной тоги несколько кусков ткани. Два она сунула мне, затем подала зажигалку — где она её прятала?
— Слушай свою задачу. Подходишь к вон тому окну, второму слева, поджигаешь тряпку, бросаешь внутрь. Заходишь за угол, поджигаешь вторую…
— Стоп, — перебил её я. — Ничего я жечь не буду.
— А как же наша месть? Смотри, я даже дала тебе меньшую часть работы. Ты закинешь всего две тряпки, а я три.
— Я в этом не участвую.
— Но мы же должны им отомстить.
— За что? Мне они ничего не сделали, только помогали. Тебе тоже.
— Из-за их долбанного ритуала я перенеслась в Лимб!
С каких это пор переход в Лимб стал «долбанным ритуалом», а не долгожданным спасением от Мессии?
— Всё равно, они этого не заслужили.
— Я не собираюсь их убить. Они ж возродятся, если сгорят. Но я хочу похерить их работу, — она указала на отель. На конце её пальца вспыхнул огонёк. Сам, без всяких зажигалок.
Хлоя тряхнула пальцем, но пламя не исчезало. Я быстро обхватил её руку тряпкой, перекрывая кислород — тряпка вспыхнула целиком, и я отшатнулся.
— Падай на землю, катайся! — крикнул я.
Хлоя взвыла, ударила рукой по стене, будто бы это могло сбить пламя. Я сбил её с ног, почему-то мне казалось, что стоит ей коснуться влажной земли, как огонь погаснет… не помогало. Тогда я бросился к пруду, сорвал с себя штору, окунул её в воду. Но когда я вытащил штору, она была совершенно сухой. Я опять погрузил её в пруд — и вновь вытащил сухую ткань. Что за страшный сон…
Когда я вернулся, Хлоя уже полностью сгорела. Неужели никто в отеле не слышал наших криков, не видел огня? Тот же Эдгар, он в минуте ходьбы отсюда, почему он не пришёл на помощь?
Я сложил останки Хлои в мешок, взвалил его на плечо и отнёс в ближайший дом — многоквартирный, как и остальные на этой улице.
Сегодня Хлоя проснётся на диване с индийскими покрывалами. Это та самая комната, которую я вспоминал в самом начале моей жизни в Лимбе. Я даже нашёл открытку с Кали.
Я положил картинку Хлое на грудь, присел на корточки — чтобы ей было лучше меня слышно, если она вообще может сейчас слышать — и сказал:
— Ты прямо как Кали; она тоже знает толк в разрушении. Но она разрушает старое, чтобы можно было создать новое. То есть, это вроде как полезное разрушение. Это я к чему… Если уж так вышло, что кто-то разрушил старую Хлою, неважно кто — общество, преступники или она сама… То надо построить новую Хлою! Зачем утопать в разрушении?
Я бы погладил её по голове, если бы мне не было противно касаться обожжённой плоти.
Дожил — толкаю речи про индийских богов. Хотя… Неважно, чьи боги. Главное, какой смысл вкладывается в их образы; особенно в образы разрушения и создания. Этого не хватает христианству: я рос в среде, где было только два полюса, положительное-созидательное и негодное-разрушительное. Хлоя, по всей видимости, тоже. И, поскольку мы оба не тянули на образцы высокой морали, нам осталось только прибиться к противоположному полюсу, добровольно искупать себя в дёгте, вываляться в перьях до того, как с нами это сделало общество. Общество наведёт на нас палец и крикнет: «Свиньи!», а мы ответим: «Нет, мы не свиньи, мы ещё хуже!»
В многомерном обществе с нами этого бы не произошло. Но наш мир не многомерен, поэтому Хлоя не станет Кали, женщиной-воином. У её уме нет такой опции, такого архетипа. Есть только опция жалкой, никому не нужной грешницы.