— Потому что они изначально неправильные, мол, все бабы — суки и так далее.
— А твои тараканы — правильные?
— Забей.
От синего экрана начало рябить в глазах, и я выключил телевизор, вернув приятный полумрак. Зачем — такие фильмы? Ладно первые два — насмешка над глупцом, решившим посмотреть телевизор в безумном мире. Но третий… ради чего мне его показали? Какие выводы я должен сделать?
Я зря ищу смысл в бессмыслии, а Лимб сыплет соль на кровь просто потому, что может.
— Те слова, что не важны пол и тело, важна только душа — они, получается, были для красоты момента сказаны? — подала голос Хлоя.
— Нет. Я правда так думаю.
— Но ты противоречишь сам себе.
— Я сам уже как Лимб — без тени логики.
Томительная тишина.
— Ты права, — сказал я. — Насчёт того, что одна женщина — не все женщины мира. Но это старые обиды, понимаешь? Они наслаиваются друг на друга, и ничем их уже не выкорчевать. Пытаешься себя убедить, что на самом деле всё не так плохо, и что ты загоняешь неповинных людей в стереотип, что «не все мигранты и ракаи — плохие», но потом тебя грабят и те, и другие за одну неделю, и ты опять косо смотришь на мигрантов с ракаями. Вот с женщинами так же, только ещё хуже.
Представь, что каждый день ты выслушиваешь, какое ты дерьмо, потому что ты пацан. Говоришь слишком громко? Что за мужицкая привычка. Не моешь голову каждый день? Грязнуля, как и все мужики. Не принёс высший балл по литературе? Это потому что тупой мужлан, как папаша. А то, что сестрёнка в двадцать лет ни одного слова не пишет без ошибки — так всё равно, девочка-умничка.
И «девочки-умнички» становятся твоим врагом номер один, ведь что бы ты ни делал, как бы ни лез из кожи вон, они всё равно будут лучше тебя. И ты ненавидишь их, завидуешь, пытаешься им подражать — лишь бы встать на ту же ступеньку… но всё бесполезно.
И тогда ты говоришь: всё, мне покласть на любой авторитет. Вообще. Отныне я отбиваюсь от рук, хожу на вечеринки, пью и говорю всё, что думаю, лучше матом. (Всё это под искреннюю радость матери: «Я ж говорила, мужики невоспитуемы!»). Потом огребаешь по башке и возвращаешься к старой рабочей схеме, которая давала хоть какую-то стабильность. «Пожалейте меня, я ведь как девочка. Я говорю и двигаюсь, как они, я такой же опасливый и эмоциональный. Я тоже достоин высокой оценки». И ненавидишь уже себя, потому что превратился в… вот это.
Ты везде лишний. Даже в ту же группу поддержки придёшь, к тем же гомикам — нафига им твоя философия? А, я отвлёкся… о чём я говорил-то…
И вот на всём этом фоне ты пытаешься себя убедить, что женщины, в целом, не плохие и не хорошие. Чем заканчивается? Правильно. Стоит только тётке на улице скорчить высокомерную мину, как все твои аффирмации и установочки проворачиваются обратно. Как Отче Наш, прочитанный задом наперёд, оборачивается дьявольским заклинанием. А, хер с ним. Нас всех одинаково имеют. И мы тоже… Почему всё обязательно должно быть именно так, а?
Моя слушательница грустно улыбалась, её лицо почти восстановилось. А комната расцвела, заоранжевела — как в жизни. Мне послышалось даже чириканье птиц.
На небесах только и говорят, что о море? Может быть. Мы же говорим о том, сколько мрака повидали и сотворили, но мы и не на небесах.
— Боже… Хлоя, спасибо тебе. Ты первая, кто дал мне излить душу и ни разу не вклинился с возражениями.
— Рада помочь, — сказала она. — Иногда для Рая в сердце нужно лишь, чтобы тебя выслушали.
— Хочешь, я тоже тебя послушаю?
— Я бы предпочла, чтобы ты меня пока оставил. А я полежу, помечтаю…
— О чём?
— О «ком». Ангел не выходит у меня из головы. Тот, что пришёл ко мне перед смертью. Я фантазирую, будто я с ним знакома. Вот он, сто процентов, самый адекватный мужчина в мире, хоть и не человек.
— Ангелы не имеют пола, — сказал я, становясь перед ней на колени. — Прости, Хлоя.
— За что?
Тяжёлая фигурка индийской богини опустилась ей на голову. Струйка крови потекла по лбу — не рассчитал силы.
— За это.
Левый глаз, зрачок которого так и норовит закатиться, смотри на меня!
Мы снова проходим тёмный, душный коридор до конца. В тумане закручиваются щупальца, поблёскивают миллионы глаз, которыми нас изучает Доктор, вечный экспериментатор. Но сегодня я здесь не про его честь, я здесь — ради Хлои.
Всё-таки я не эгоист.
И, как и в прошлый раз, коридор заканчивается кроватью. Хлоя делает шаг вперёд.
— Подожди. Дай я.
— Ты собираешься… ради меня? — она проговорила это с благоговейным ужасом. — Ты хоть понимаешь, что они сделают с тем, кто подойдёт ближе?