Интересно, а почему это я никогда не видел ее родителей? Мы с ней знакомы больше десяти лет, но ни ее матери, ни отца я не видел, даже не слышал ни разу о них. Если бы у меня спросили о ней, хоть невзначай, я бы просто почесал репу и ответил честно, что ничего не знаю. Разумеется, я совсем не жалел об этом, потому что мне настолько же интересно узнать о ней, как и о нижнем белье нашей вахтерши, то бишь никак. У меня в жизни есть и более интересные занятия: мои друзья, моя DotA, мои...иные увлечения. Я с сожалением вспоминаю, что так и не успел добить уровень, а в воскресенье мы собирались затусить с ребятами свой небольшой кооператив...
Моя прекрасная, моя идеальная и любимая старая жизнь, я передумал, я больше не считаю тебя скучной. Забери меня обратно, и как можно скорее.
Почему ко мне пришел Андрюха и почему он рассыпался сразу же, как только мы с помирились? Есть ли смысл в его приходе? И почему зомби не охотились на нас сегодня?
Теперь я понимаю, на что это похоже: многоуровневая компьютерная игра. Каждый день - этап, и на каждом из них мы проходим испытание. За успешно выполненное задание получаешь трофеи: ночлег и еда на данный момент.
Сколько же их, этих уровней? И что ждет меня в самом конце, когда я подойду вплотную к финишу?
Выход из игры - это есть возвращение к реальности?
Я уже почти сплю; меня не волнует, закрыта ли дверь, нападает ли на нас из-за угла какая-нибудь новая тварь, и не собирается ли моя драгоценная одноклассница меня по-тихому кончить, сжимая в руке недоеденное яблоко-игрушку.
И снова сон, и снова тяжесть, закрывшая мне веки, легкая истома в теле: я парю. Я летаю. Прыгаю.
...и приземляюсь. Пот стекает мне со лба надоедливой струйкой, лезет в рот, и я раздраженно утираю ее рукой. Дыхание поверхностное, ступни противно сопрели от пота, а волосы прилипли к вискам, а руки несильно ноют от недавней подачи - урок физ-ры в школе.
Это наш старый спортзал, еще до проведения в шестом классе ремонта: старые стеклопакеты, деревянная дверь выхода, дощатый, покрытый голубыми и белыми красками пол. Мне, наверное, лет девять, это я понимаю по лицам моих одноклассников, играющих со мной в волейбол, и по присутствию Семена Ивановича - дородного, высокого и плотного мужика, нашего прежнего физрука, который ушел из школы, когда я был в четвертом классе. Сейчас он изо всех сил дует в свисток и делает знак рукой для смены игроков, и я сажусь на недовольно скрипнувшую подо мной скамейку.
Я не могу никак повлиять на то, что мне снится, будто извлек из черепной коробки кинематографическую ленту, на которой записаны все мои воспоминания, отрезаю кусок и сейчас просматриваю его через экран, заполонивший мне все поле зрения. Или, если быть точнее, это 5D-кинотеатр, полное погружение, возрожденные, избавляющиеся от пыли времени воспоминания, захватывающие весь спектр моих чувств.
С первого раза я не разобрался, а теперь все стало более-менее ясно. Только вот почему я вижу во снах оживший кусок моей жизни - загадка.
Сейчас девятилетний-я-во-сне сидит на скамейке и утирает пот непривычно маленькой и мягкой ладонью и болтает с кем-то из одноклассников, чьего лица я, по странной иронии, не могу различить: не то чтобы это было пустое место или расплывчатое пятно, просто оно ускользает от меня, и внимание на нем не заостряется. Я чувствую, как мои губы шевелятся, когда я говорю что-то, но я также не слышу и не воспринимаю своей речи.
Потом я вроде бы куда-то иду, что-то говорю, смеюсь на чью-то шутку, но все это длится будто одно мгновение, и я оказываюсь один в раздевалке, сплошь укутанной синеватыми предрассветными тенями - видимо, зима, поздние рассветы. Куда испарились все мои одноклассники - остается для меня загадкой, но кругом тихо, так тихо, как может быть только во время урока.
Я не один - это понимаем я-девятилетний и я-настоящий одновременно, когда мы видим согнувшуюся в углу, перед шкафчиками, синевато-черную тень.
Короткие, торчащие на затылке волосы я замечаю в первую очередь, а обострившееся зрение следом выхватывает и тощие детские плечики, не скрытые тканью. Я щелкаю по включателю - и по зрачкам почти ощутимо режет белый световой поток, начисто вымывший от темноты все маленькое помещение раздевалки, и я вижу Вебер, застывшую в странной позе: она склонилась над своими коленями, будто собралась снять кроссовок. Но в ней заключено столько напряжения и взвинченности, что я сразу же чувствую неладное.
И следом я замечаю это: сероватые полосы бинтов на спине, болезненный излом шеи и плеч, затравленно зыркающие на меня темные, в мелкой сетке расширенных сосудов, глаза.