- Что ты делаешь? - почему-то спрашиваю я-девятилетний, и я не могу узнать своего голоса, параллельно изумляясь идиотизму заданного вопроса. Неужели я мог когда-то такое спросить? Видно же, невооруженным глазом видно, что именно происходит, почему она сидит здесь, в пустой раздевалке посреди урока.
Назревает вопрос: что у нее под бинтами, и почему она никому не жалуется? Это же глупо - сидеть и терпеть, если на самом деле больно.
- Уходи, - шепчет Вебер, приподнимаясь, чтобы скрыть спину, глядя на меня огромными от страха глазами. Она боится, что я кому-то расскажу? Или ей просто стыдно показываться без футболки, в одних колготках? Я сейчас ничего не соображаю - просто пытаюсь рассмотреть все подробнее, удовлетворить проснувшееся любопытство. У нее бинтами перемотано почти все туловище, вплоть до живота, при этом так неумело и криво, будто она сама их накладывала; она старается прикрыться, сказать что-то бескровными губами, и мне кажется, что она сейчас заплачет - но я ошибаюсь.
Вебер - эта непонятно с какой планеты взявшаяся девчонка - озлобляется и вскакивает со скамейки, надвигаясь ко мне; белое как бумага лицо краснеет от ярости, брови сдвигаются к переносице.
- Сказано же - вали отсюда! Ты глухой что ли, чего пристал? Выметайся, иначе я тебя... - задыхаясь, она большими шагами идет ко мне, сильно толкает рукой в грудь так, что я чуть не падаю, и следом захлопывает дверь.
Захлопывает так громко, что у меня в ушах закладывает, звенит, пробкой вышибает из моего 5D-кинотеатра.
Глава 3.
Поэтому первое, что я испытываю, когда просыпаюсь - это страх.
Он похож на вспышку или удар током - коротко и мощно бьет, а следом - медленно схлынивает прозрачными ледяными волнами; даже спустя множество секунд, в течение которых я стараюсь придти в себя, он не уходит полностью - оседает холодным потом на коже. Становится мерзко, мне хочется смыть с себя всю накопившуюся грязь, скрести с себя запах пыли, мышиного помета и плесени, который почти въелся мне в кожу и мясо. Яростно чешу шею, перебираюсь ниже, к руке, и кожа наливается краснотой даже быстрее, чем покалыванием; под ногтями собирается грязь, что раздражает меня еще сильнее.
Теперь неплохо бы найти где помыться...
Вебер спит в своем кресле, повернувшись ко мне спиной; сероватая от грязи майка задралась, и я могу во всей красоте лицезреть ровный, неестественно четкий и выпуклый рисунок позвонков, будто его слепили и наспех обтянули кожей. Здесь, как всегда, холодно, она сжимается, подтянув колени к груди, и я вспоминаю свой сон. Интересно, почему она снится мне второй раз подряд? Хотя, скорее всего, это просто совпадение; можно подумать, будто есть какой-то смысл в моих снах. Ну снится и снится... что в этом такого?
Все же в голове сплывает синяя от теней раздевалка, ее испуганный взгляд и скованная поза, так и вопящая о боли. Бинты, бинты, всюду бинты - толстым слоем по всему туловищу.
И, когда я смотрю на ее выпирающие ровной тропинкой позвонки, во мне просыпается любопытство...
Осторожно опускаю ногу на пол, с раздражением слыша противный скрип половицы, потом другую, и крадучись иду в противоположный угол, к спрятавшемуся в полумраке креслу, и усаживаюсь аккурат напротив ее поясницы, не скрытой тканью. Решиться на прикосновение сложнее, чем я думал - она, наверняка, проснувшись, не будет рада, обнаружив меня лапающим ее августейшую спину. Я даже могу представить насколько - мое солнечное сплетение до сих пор помнит силу ее удара. Я сижу, не шевелясь и боясь даже дышать, и сверлю глазами грязную, в мазках сизой пыли майку, под которой также просвечивает контур позвоночника, а выше - если хорошенько вглядеться - на боку при вдохе явственно угадываются и ребра. Никаких волнений сексуального характера я не испытываю совсем - это было бы то же самое, как если бы я испытал интерес к маленькому хилому мальчишке; Вебер - последняя из всех девушек, которые меня заинтересуют за все течение моей жизни.
Все равно жутко; у меня вспотели ладони, и я, наконец, протягиваю руку и касаюсь края майки пальцами, потом, медля и прислушиваясь, приподнимаю ее совсем на чуть-чуть, на два сантиметра от силы.
Вебер вздрагивает и подскакивает на месте, как ошпаренная, и резко поворачивается ко мне; я быстро отдергиваю руку и, не удержавшись, плюхаюсь на зад и от неожиданности позорно громко вскрикиваю. Идиотская, до ужаса нелепая ситуация: я, застигнутый врасплох дурак, со страхом пялюсь на разъяренную и явно готовую меня убить одноклассницу. У нее такие безумные глаза... глазищи просто; от худобы ли, или от природы, они показались мне огромными, чуть ли не вываливающимися из глазниц, а радужки - обыкновенного карего цвета, похожего на цвет темной древесины, покрытой лаком и пылью - запылали, честное слово, как тлеющие щепки в костре от ветра. И бледнеет она еще больше, и воздух носом втягивает со свистом от ярости так, что у меня поневоле начинают подниматься волоски на затылке. Эти секунды ощутимой ношей повисли в воздухе, и ее раздраженный вздох рассек их, как ножом.