И тут, когда Вебер поворачивается ко мне спиной, чтобы посмотреть содержимое буфета, передо мной с мягким чавкающим звуком закрывается только что открытая дверь холодильника.
Я вижу, как что-то толстое, выпуклое и уродливое виднеется из-под задравшейся майки, на уровне поясницы, умещается в расселину посередине и змеится дальше, на левый бок и живот. Сначала внутренности опаляет ужасом: мне кажется, что ей за шиворот забралась какая-то лиловая мясистая многоножка, на каких я насмотрелся в плохих фильмах ужасов с инопланетными слизкими гадами, но через пару ударов сердца я понимаю, что это не червяк.
Это шрам. Он настолько огромный, сочно-розовый и уродливый, что я поначалу не могу поверить в то, что это именно он; я почти не разглядел толком, но и того, что я выцепил мельком, мне хватило сполна, чтобы язык прилип к нёбу от ужаса.
Вебер спохватывается и мигом поворачивается ко мне лицом, судорожно стягивая майку вниз; ее руки дрожат, а под кожей лица - тонкой, полупрозрачной, как у малолетнего ребенка - мигом проступает яростно-алый болезненный румянец, распространяясь на шею и худенькие плечи. Она сейчас находится на расстоянии вытянутой руки, и я внезапно замечаю рваный шрам у нее под скулой...
И на левом плече - белесый и ровный, пересекающий локоть.
В комнату кто-то заходит, и одновременно с этим Вебер меня отталкивает так, что я с размаху прикладываюсь затылком об угол холодильника. И эта ее мимолетная вспышка дорого нам обходится, в частности - мне.
Я не вижу кто, не вижу каким образом, но зато чувствую - очень сильную хватку на моей правой руке, чуть выше локтя, а следом - как кто-то меня рванул так, что я перевернулся вокруг своей оси ровно на сто восемьдесят градусов и провалился вперед, как сломанная юла, прямо в крепкие ледяные объятия.
На меня пахнуло запахом засохшей рвоты и резким, как нашатырь, душком гнили и разложения, а потом меня хватают уже за обе руки и встряхивают так, что чуть не отваливается голова.
Вебер вполне ожидаемо не издает ни звука, да и сам я даже испугаться не успеваю.
Это один из «постояльцев» - так я про себя окрестил всех тех, кто здесь обитает. Он не просто высокий - он просто огромный и широченный, в грязной серой рубашке. Пока он сжимает предплечья до синяков и всматривается мне в лицо, я тоже смотрю на него, в глаза, и вижу, что они белесоватые, с широкими мутными зрачками, а белки какие-то сплюснутые и желтые, как у замороженных рыб на прилавке. Мне мерещится, что он смотрит на меня как-то осознанно, и даже - с отчаянием, будто я его в чем-то очень сильно разочаровал.
У меня нет сердца - его будто засосало в неведомые дебри, и в те быстротечные мгновения, пока «постоялец» смотрит на меня своими гнилыми беньками и подносит к себе почти вплотную, я не чувствую ничего - не успеваю.
Загрузка информации, сервер перегружен, решение этой проблемы может занять несколько минут...
А потом он снова меня встряхивает и мычит что-то, приподнимая над полом, и отнявшиеся эмоции возвращаются удесятиренно сильными - в груди отчаянно и тяжело бухает сердце.
Буц-буц-буц, сейчас я умру, сейчас он отгрызет мне голову, сломает шею, и тогда прощай навсегда, жизнюшка, не вернусь я больше к тебе...
Все происходит быстро: я брыкаюсь, лягаюсь и пытаюсь кричать, но «постоялец», не замечая моих действий, продолжает что-то мычать и встряхивать меня, а потом приподнимает и поворачивается, со всей дури ударяя меня об окно.
Тонкий хрустальный визг стекла, плачущие нотки в нечленораздельном мычании, заячий вскрик Вебер, и всю эту мешанину перекрывает накативший резкой приливной волной страх - я же сейчас торчу из окошка, дьявол, я вывалюсь, разобьюсь к праотцам...
Ледяной воздух забирается мне за шиворот, бьет со всех сторон наотмашь твердой каменной рукой, а я, через чужую синюшную руку, сжимающую мне футболку, вижу, как внизу, сквозь сизую массу разреженного воздуха, мелькает лента реки, облака... И наконец-то голос просыпается - я кричу так громко, что от натуги схлопывается горло, срываюсь на визг и кашляю - глотку заливает слюна и пенящаяся, теплая кровь, стекающая со лба мне в рот.
Я не чувствую боли - я болванка, пустышка, болтающаяся над пропастью, которая распадется на тепленькие кровавые ошметки, когда все-таки сорвется вниз.
Тепленькая розовая лужица, которую потом склюют птицы.
Когда «постоялец» рывком затаскивает меня обратно, я ничего не соображаю и вяло отбрыкиваюсь, хрипло воя, и новый удар об выпирающий угол между стеной и окном я не чувствую - я болванка, я лужица, и ошметок...