...Я прихожу в себя от вскрика и огня на щеке - пощечины; все равно опять уплываю куда-то в неведомые дебри, меня качает на невидимых волнах, и пока выплыть отсюда у меня не получается. Что-то кусает меня в руку, и я цепляюсь за этот короткий яркий импульс, как за нитку. Следом возвращается и все остальное: цветные пятнышки, обрывки звуков, бухание сердца в голове.
Потом, через некоторое время, я понимаю, что Вебер тормошит меня, что-то говорит, зовет по имени, заглядывая в лицо большими от страха глазами.
Зовет по имени. Не по фамилии.
Наверное, это болевой шок, или какой он там еще бывает, но я все ощущаю как через непроницаемую пелену или толстый слой пластика, будто я в душевой кабине заперся, а снаружи кто-то бьется и зовет меня, а я не могу открыть дверцу - заклинила, зараза...
- Ты слышишь меня, Паша? - зовет она меня, и следом я ощущаю ее ледяные ладони на своих щеках, теплое несвежее дыхание на лице, и эти ощущения приводят меня в чувство.
И тут же я чувствую ее, боль - она вгрызается мне в бока и спину, пока что несильно, но постепенно всаживая в мясо острые зубы все глубже, и на попытку пошевелиться отвечает мне яростным, достающим до нутра импульсом.
Вебер рядом, она перестает меня трясти, увидев мою скорченную рожу, и говорит вкрадчиво:
- Нам надо встать, слышишь? Обопрись об меня и вставай, Паша, вцепись в меня и вставай, вставай...
Она берет мою руку - я ее совсем не чувствую - перекидывает через шею, а другой вцепляется мне в бок, тут же налившийся теплом и пульсом, а следом - болью, норовящей прогрызть тоннель мне во внутренностях.
Я постепенно прихожу в норму, и чем больше я начинаю понимать и осознавать, тем яснее становится - лучше бы не просыпался, черт.
Наваливается все: и ужас, и усталость, и боль, и стыд - кажется, я обмочился... штаны и трусы мерзко холодеют и липнут мне к заднице; с трудом переставляю ноги, а Вебер все тянет меня, тянет, тащит куда-то по коридору, ее костлявое плечо впилось мне в подмышку, и я слышу ее надсадное тяжелое дыхание над своим ухом.
Мы в ванной: я сижу, привалившись спиной к прохладному гладкому бортику виском, а все остальное тело привалилось к краю ванны и кафельному полу, я не знаю где что, я запутался в своих конечностях, и стараюсь не напрягаться - все равно пока никакого от этого толку.
Стараясь дышать неглубоко и поверхностно, чтобы не раздразнить боль еще сильнее, я облизываю сухие губы сухим же языком, и, пытаясь отвлечься, рассматриваю окружающую меня обстановку. Смотреть есть на что: комнатка хоть и маленькая - где-то два на два - но зато чистенькая и светлая от лампочек-кругляшов на навесном потолке. И все голубое, как кусок дневного неба, и только пол - синий от квадратов матового кафеля.
Вебер возвращается со свертком одежды в руках и целлофановым хрустящим пакетом, а на мой немой вопрос она отвечает:
- Тут целая квартира. Есть прихожая, кухня, одна комната и вот, ванная, а через стенку - туалет. В комнате шкаф с вещами и аптечка.
Она садится передо мной на корточки, и я замечаю темное размазанное пятно у нее на футболке, и уже думаю, что это она так поранилась, а потом только понимаю, что кровь-то - моя.
Она медленно стекает мне по спине, по копчику, и моя одежда промокла почти насквозь; ее, если честно, не так много, и от кровопотери я явно не умру, но я никогда не видел ее столько ни у кого, и тем более - у себя. Я подношу окровавленную руку к глазам и с любопытством размазываю буро-красную жижу между пальцев, отчего она забивается мне в отпечатки на кончиках и подсыхает почти мгновенно.
Вебер не отвлекается на мои действия: приподнимает ноги и стаскивает с меня штаны, оставив только мокрые от всякой органики трусы, а потом - и футболку, и отбрасывает все это в сторону, чтобы не мешалось. Лицо у нее при этом такое сосредоточенное и ни капли не смущенное, будто она санитаркой в больничке работает, и все это для нее - как два пальца об асфальт. От резких болезненных импульсов я морщусь и дышу через нос, сдерживаясь, кожу на спине будто содрали подчистую и сверху залили спиртом - жжется нещадно.
И вот я остаюсь полуголым перед своей одноклассницей, а ни я, ни она даже не думаем смущаться: у меня - банально не хватает на это сил, у нее - не знаю, скорее всего, она эмоции свои не показывает, как всегда.
Я полностью пришел в себя, хоть и позванивает в ушах малость, и на более-менее твердых ногах забираюсь в наполняющуюся ванну; ступни и щиколотки приятно щекочет теплая вода.
- Надо тебе спину промыть и обработать раны, иначе заражение подхватишь, - говорит она, и ее тихий вкрадчивый голос ложится мне на слух ровно, без помех; я молча киваю - а что мне остается делать? - и сажусь на скользкое эмалированное дно, игнорируя вопящие от усталости мышцы.