Вебер копошится в аптечке, шелестит целлофаном и упаковками, а я просто сижу по пояс в воде с прикрытыми глазами, и слушаю, как шипит вода, наполняя помещение испаряющейся влагой и теплом; от нее по голубой стене ползают блики - отражение от кругленьких, вживленных в потолок ламп.
- Будет больно, - предупреждает она, отогревшейся ладонью прикасаясь к моему плечу и несильно его сжимая; я чувствую витающий в воздухе запах спирта, мыла и отстраненно киваю. Мне это неинтресно. Я смотрю на прибывающую воду, я уплываю, меня тут нет...
А потом меня живо возвращает обратно резкая, нестерпимая боль, обжегшая мне клочки кожи на спине и обнаженное мясо, и я вскрикиваю, но скорее от неожиданности, и сжимаю зубы - надо потерпеть, потерпеть, не так уж и страшно. Кажется, у меня в левом боку, между ребрами, застрял осколок - от него и шла вся боль, но, судя по всему, рана неглубокая - иначе мне бы пропороло легкое. Утешаю себя тем, что могу хоть что-то чувствовать, ведь если бы «постоялец» выкинул-таки меня из окошка, то я бы сейчас не отмокал в ванне.
Лужица, ошметок, ничто, размазанное тонким слоем.
Вебер промывает все аккуратно, без лишней суеты, не отвлекает и не отвлекается, и я ей за это благодарен: у меня нет ни желания, ни сил разговаривать сейчас. Наверное, я не совсем еще пришел в себя, и, когда она скользкими от мыла ладонями проводит мне по левому боку - там боль неистовствует сильнее всего - я весь напрягаюсь, пережимаюсь в один цельный бесчувственный комок и вгрызаюсь зубами в запястье, чтобы хоть как-то забить в себе крики и всхлипы. Вроде бы помогает: я где-то слышал, что боль поможет унять только боль, и хоть это звучит как бред, но копошение и пульсация в боку становятся не такими острыми и глубокими, они теряют краски и выцветают. Это как моя кровь, попавшая в воду, становится розоватой и прозрачной, как подтеки акварели.
Потом - спирт; тут уже все сложнее, тут начинает жечь нещадно, и я впиваюсь в мякоть руки еще крепче, еще глубже, по руке вниз стекает слюна; я шиплю, этим напоминая себе голодного, отощавшего пса, вцепившегося в подачку. К счастью, Вебер это дело заканчивает быстро - я даже толком пострадать не успеваю; снова шуршит всеми этими примочками у меня за спиной, а потом - странно - ненавязчивым, почти ласковым движением дотрагивается до моего правого, целого плеча и говорит:
- Все.
Одно короткое слово - но как много оно для меня значит; я почти что счастлив, потому что теперь можно расслабить узел, в который я завязался, и, наконец, нормально помыться - моя голубая мечта за последние несколько ней. Водичка давно набралась, и теперь приятно обнимает меня со всех сторон, поигрывая бликами.
Правда, все же немного неловко: не перед ней же мыться; стыдно это, и неправильно: Вебер и притащила меня, и почистила, и с мужиком тем разобралась... кстати, а как?
- Вебер, ты что с тем парнем сделала? - хриплю я, а следом кашляю, чтобы прочистить горло.
- Я дождалась, когда он обратно тебя затащит, и ударила его сковородкой в висок. Правда, он не сразу от тебя отцепился, пришлось потом добивать все равно... а почему ты спрашиваешь?
Как удивительно чисто и ровно звучит ее голос, усиленный эхом и будто резиновым мячом отпрыгивающий от стен; как чисто и ровно она говорит о том, как прикончила «постояльца» посудиной, будто каждый день только тем и занимается. Она точно нормальная? Хотя за этим смелым обвинением я прячу свой мокрый дрожащий зад, раз уж на то пошло: она - тощая немощная девчонка, а еще и вытаскивает меня из передряг и возится, а я - хуже девки...
- Я просто собираюсь помыться, - отвечаю я невпопад. Погружаю замерзшие руки в воду и утыкаюсь взглядом в никуда, сквозь пляшущие блики и волнение прозрачной воды.
- Ты просишь меня выйти? - приводит меня в чувство ее вопрос.
Я спохватываюсь и поворачиваюсь так резко, что бок отзывается неприятным ощущением, но я даже не морщусь, выпаливая:
- Ты с ума сошла? Там же этот зомби!
- Он уже не нападет на нас, - отвечает Вебер, отвернувшись от меня и сев прямо на пол. Лопатки медленно перекатываются вверх-вниз: она разминает затекшие плечи.
- Мы как сюда зашли, так на нас напали почти сразу. Тебе не кажется, что будет как-то неправильно сидеть там в одиночку? Вдруг снова нападут, а я даже не услышу. Нет, ты как хочешь, но сидеть будешь здесь. Нам нельзя разделяться.
Она с удивленным лицом поворачивается ко мне; сейчас, сидя в теплой воде, в относительной безопасности, я как-то размяк, наверное... потому что впервые, вообще в самый первый раз в своей жизни, я ощущаю что-то, похожее на смущение перед девушкой. И за комок зловонной одежды у входа, и за слабость, и за свой нелицеприятный видок, в конце концов. Со звонким плеском я переворачиваюсь полностью и кладу подбородок на сложенные руки; кожа на спине слегка пощипывает.