А потом - темнота.
Вздрагиваю, открываю глаза, а потом с подвывертом, не щадя себя, щипаю левое предплечье. Резкая колющая боль отрезвляет, и хоровод из цветных пятен в глазах мало-помалу исчезает, а паническая дрожь постепенно сходит на нет.
Вот. Черт. Где этот чертов домик вообще, на Эвересте?
Я не могу поверить, что такое произошло именно со мной. Вроде бы я всегда был нормальным подростком... Меня никогда нельзя было назвать впечатлительным, ну и тем более - психически неустойчивым. По крайней мере, мне очень хочется в это верить. Я осознаю, что мне страшно просыпаться, но не страшнее, чем оставаться в этом поганом местечке. Отлично, хоть понимаю, чего хочу - может, это свидетельство того, что я вовсе не сумасшедший?
Снова водружаю очки на нос и двигаюсь дальше, к приоткрытой двери.
Жуткий визг несмазанных петель, и вот я оказываюсь в коридоре, таком же пустом и безликом, как и комната. Никого. Рассохшиеся доски визжат под ногами, издалека эхом отдается звук моих собственных шагов, и это, честно говоря, по-настоящему жутко. Черт, никогда не бывал в таком огромном, старом, да еще и пустом доме, прямо как в каком-то плохом ужастике, которые так любят мои чокнутые одноклассники.
Доходя до поворота, я осторожно заглядываю за угол, а потом за следующий, и еще - везде одна и та же картина. Окон нет, но темноты нет и в помине, будто все - и облущенные стены, и гнилой потолок, и щели по углам - источает незаметный свет. И это заставляет меня напрячься еще больше. Какого черта? Если раньше еще была надежда, что это всего лишь сон или розыгрыш, то теперь я окончательно понимаю, что рехнулся. Ну, или уже близок к этому.
Наконец за очередным углом я натыкаюсь на запертую высокую дверь из красного дерева с потертой медной ручкой. От облегчения хочется хохотать, и я даже чувствую на лице идиотскую широкую улыбку, поворачивая ручку.
Но через пару минут смеяться мне хочется меньше всего - дверь будто сделана из бетона, а не из дерева, а ручку заклинило намертво, так, что не повернуть. Пытаюсь выбить, но меня отшвыривает прямо на пол, и я пачкаюсь в пыли, стараясь не заскулить от острой въедливой боли в ноге и бедре. Ну да, куда уж мне, слабаку, выбивать двери. Я же не герой из нашумевшего блокбастера или чего-то наподобие.
Но вдруг дверь, скрипя несмазанными петлями, открывается удивительно легко, будто по волшебству, но в этот раз я даже обрадоваться не успеваю.
На меня сверху вниз смотрит мужчина средних лет, немного полноватый и невысокий, с густыми усами и сероватой щетиной, в серой рубашке с оттопыренными локтями и лоснящихся засаленных брюках. Типичный индивид, можно сказать, если бы на меня вместо глаз не уставились черные провалы, а из крупного мясистого носа и тонкогубого синего рта не засохла бы подозрительная субстанция из высохших соплей и крови, залившей грудь рубашки. Землисто-серое лицо с застывшим на нем тупым выражением внезапно оживляется, расползается вширь от широкого оскала, обнажающего сгнившие десны.
Я так и застываю, весь в пыли и соплях, а потом медленно начинаю отползать, не сводя взгляда с жутких провалов глазниц. Мужик делает шаг вперед, протягивая ко мне синюшные руки с исчерно-фиолетовыми гнилыми ногтями, и тут я, не помня себя, срываюсь с места и бегу, не оглядываясь. Легкие рвет, мышцы вопят и будто лопаются от чрезмерного напряжения - так больно становится, но я все равно бегу по бесконечным, одинаковым до одури коридорам, похожим на лабиринт.
Потом буквально валюсь на пол и пытаюсь отдышаться, но легкие будто превратились в два абсолютно безвоздушных мусорных мешка, а сердце вываляли в песке. В желудке пусто, но меня рвет желчью - отчаянно, до судорог диафрагмы и дрожи в коленях и локтях.
Что. Это. Вообще. Было. Черт. Меня. Раздери.
Я корчусь на полу, пытаясь унять рвоту и неистовое биение сердца, и на меня внезапно нападает апатия и покрытое ледяной коркой спокойствие. Не знаю, сколько я так провалялся, но паника вновь просыпается от подозрительного шороха где-то в глубине лабиринта. Я снова вскакиваю и бегу, заворачиваю за угол и опять вижу запертую дверь. Налетаю на нее без всяких раздумий и таки вышибаю, не забывая хорошенько захлопнуть изнутри, так, чтобы лязгнул гнилой замок.
Только сейчас я позволяю себе успокоиться хоть немного и осмотреться. Дрожь не проходит, но все вполне терпимо - вроде истерики нет, да и орать благим матом уже не хочется.
Если честно, я совсем не понимаю, что это сейчас такое было; ничего не чувствую: меня будто изнутри выпотрошило и приморозило, а ощущения идут будто сквозь вату или матовый целлофан. Мысли тоже примерзли, и я так и витаю в этой зияющей пустоте вместо страха и паники. Я слышал, что в полевых условиях, когда нет ни обезболивающего, ни прочей подобной вещи, под хирургическим скальпелем сначала ничего будто бы и не происходит, хоть он там и копошится в мясе на паре сантиметров глубины, а потом уже и приходит она, боль-болюшка - удесятиренно сильная. У меня, наверное, также будет, а сейчас я сижу, задубевший и немой, на голом дощатом полу, как выпотрошенная крыска в морозильнике.