К чему же мне это приснилось?
Я по непонятной причине просыпаюсь раньше Вебер, хотя никогда жаворонком и не был и не являюсь; скорее всего, это потому, что тут нет будильников или кого-нибудь, кто бы мог ее разбудить кроме меня.
Я с трудом поворачиваю голову и смотрю на нее: она теперь спит, повернувшись ко мне лицом, с привычно поджатыми ногами. На ней одежда, которую она, видимо, нашла вчера в квартире: большущая серая толстовка с капюшоном и толстыми шнурками-косичками, черные штаны, плотные носки, и совсем мельком, краешком из-за толстовки - белая хлопчатобумажная футболка, которая почти сливается с цветом ее кожи. Уснула она, видимо, с мокрой головой, потому что сейчас жесткий ежик волос кое-где примялся, а на щеке остался розовый рельефный след от швов - спит она, подложив под голову руку.
У меня будто больше не существует тела, потому что я его не ощущаю и даже не чувствую неудобства из-за спанья на голом холодном кафеле. И только мысли, мысли, мысли - они наполнили мне голову, и кажется, что еще чуть-чуть - и они потекут из ушей.
Вебер ничего не снится - это я уже могу сказать наверняка, потому что если бы что-то и было, то она бы мне сказала.
И сны по непонятным причинам снятся только мне.
Честно признаться, я раньше не относился ко всему, что здесь происходит, с должной серьезностью. Даже в самый первый день я истерил скорее по привычке и от тупого кроличьего испуга, чем из-за настоящего страха. И второй день, и третий - все, что со мной приключилось, для меня особого значения не имело, хотя и обычными их назвать нельзя никак. И «постояльцы», и фантом Андрюхи, и сны, которые снятся мне - это все не случайность. Это очень хитро и тонко обставленная интрига против меня, сложная многоходовая игра, где нет второго шанса и запасных жизней.
Я и не задумывался раньше над тем, что не смогу эту игру пройти, и теперь я как раз это и понимаю; эта правда стоит передо мной, ничем не прикрытая и безобразная.
Я могу не вернуться.
Это, на самом деле, очень даже легко устроить: попасться в лапы «постояльцу», так и не найти еды и загнуться от голода, или же просто сойти с ума - если, конечно, уже не сошел. Вероятность того, что я умру, чудовищно велика по сравнению с вероятностью выхода отсюда; я даже не знаю, каким образом можно это сделать, если мы тут уже четвертый день, а никакой двери, кроме ведущих к другим комнатам, мы так и не смогли найти. Никаких знаков свыше, карт и предметных указателей, кроме моих снов и странной закономерности испытание-комната-еда. Конечно, есть и более простая комбинация ипытание-смерть, но она будет самой последней - и для меня, и для нее.
Я смотрю на нее, на ее хмурое некрасивое лицо, и ощущаю странную тоску. Вебер-Вебер... Зоя, знаешь ли ты, во что мы только вляпались?
Она шумно вздыхает и открывает глаза - очень легко и просто, будто и не спала - и устремляет на меня взгляд ничем не замутненных светлых глаз. Светлых не в смысле цвета - они на самом деле очень темные, даже зрачок с трудом можно увидеть - а в смысле их...выражения, что ли. Знаете, это когда человек открывает глаза, только проснувшись - они у него непонимающие, пустые еще, покрытые мутной сонной пеленой, и только через время его внутреннее «я», его сознание возвращается, и это становится видно по его взгляду.
Но вот сейчас такого нет - на меня, ничем не прикрываясь, смотрит ее «я» из-под припухших со сна век. И я вздрагиваю: мне кажется, что она на самом деле все знает, видит все мои опасения и страхи, как на раскрытой ладони, как свои собственные, и втихую смеется надо мной и моей слабостью.
Пока я думаю, ее лицо как-то меняется; я не могу понять, как именно, но уже нельзя сказать, что она хмурится, что она недовольна чем-то или что ей холодно и неудобно; она просто смотрит на меня в ответ, почти не моргая и не улыбаясь. И вдруг меня затапливает смущение - не стыд, а именно смущение; я отвожу глаза и деланно громко вздыхаю, будто только что проснулся, а сердце напоминает о себе нервным и обеспокоенным стуком.
Вообще совместное пробуждение - это очень личный процесс, не знаю почему; может, потому что не каждого своего знакомого ты можешь увидеть в подобном состоянии. Например, я только своих родителей и видел; мама спит мало, но очень крепко, и просыпается очень трудно, а про отца я и вспоминать не хочу, хотя помню, как в детстве я любил гладить его по колючим от щетины щекам, когда он засыпал на диване за газетой или теликом. И еще Анрюху, вот кого - мы иногда ночуем друг у друга; у него после сна такая рожа, будто он не может понять, где находится, и из-за этого я часто над ним подшучиваю.