Так что это все как-то очень...интимно. Поэтому я и смущаюсь, хоть и стараюсь не показать этого, пока встаю. Спина сразу же отзывается неприятным ощущением, я стараюсь сильно не напрягаться, чтобы рана на левом боку не открылась; кожа, кстати, ужасно чешется - я с трудом сдерживаюсь от того, чтобы не раскорябать ее до сладкой боли и даже до крови, как в детстве мне нравилось расправляться с нарывами от укусов комаров.
Мы не приветствуем друг друга и не желаем доброго утра - мы просто умываемся по очереди и молчим, даже не переглядываемся, будто она знает, что мне сейчас неуютно. Под тихий плеск воды я стараюсь отвлечься мыслями о том, что мы будем делать потом.
«Постоялец» на кухне - моя первая мысль посвящена именно ему; очнулся ли он и очнется ли вообще? Можно ли считать за хороший знак то, что он не выбил ночью дверь и не напал на нас? И можно ли нам пройти на кухню и забрать оттуда еды? Но Вебер вчера вроде бы забирала из комнаты вещи и лекарства - значит, можно рискнуть. Тем более что если мы просто уйдем, то вероятность того, что мы сразу же найдем новую комнату, равна нулю - ведь на сегодняшний день мы еще не прошли испытания.
- Вебер, - зову я ее хрипло.
Она слегка поворачивает голову и смотрит на меня; по щеке ее стекает капля, а глаза смотрят устало, будто я ей уже надоел.
- Мы проберемся на кухню и возьмем еды. Где твоя бутыль?
- На кухне. Мне вчера было не до нее, и я ее там забыла.
- Ну, заберешь ее, раз так. А я буду тащить еду. Есть во что завернуть?
- Нет.
- Значит, найдем, - парирую я. Вкуса мятной свежести во рту и воды из-под крана мне явно недостаточно. Если вчера желудок еще урчал и сжимался, то теперь его будто вообще нет - он прилип к позвоночнику, оставив мне свой бесплотный дух. Я чувствую себя усталым и сонным - и понимаю, что это все из-за голода.
Возле ванны ровной стопочкой лежит одежда, предназначенная мне: почти такая же толстовка, как и на Вебер, только черная, мешковатые черные штаны, две пары носков и футболка - белая, чистенькая, пахнущая порошком. Я с наслаждением вдыхаю этот запах украдкой, пока она не смотрит - кто знает, когда мне еще посчастливится понюхать и тем более надеть чистое... может, это последний раз, когда я помылся, мать вашу.
Когда мы выходим, мне становится жаль немного оставлять это место; это глупо, разумеется - но что-то здесь особенное для меня стало, что-то важное случилось. Может, это потому что я перестал теперь надеяться на чудо и потерял все свои наивные надежды?
На полу до сих пор осталась засохшая лужица моей крови...
Вебер выходит после меня, и мы крадемся тихо, едва-едва дыша; из ванной сразу же в узкий темный коридор, который оканчивается запертой дверью - той самой, за которой и лежит искомое. Я ее не помню - хотя я насчет вчерашнего вообще мало что запомнил - но открывать ее берусь именно я: вдруг «постоялец» очнулся и нападет на нас, а Вебер не сможет ему противостоять хотя бы потому, что он раза в три ее больше.
Дверь жалобно скрипит - я мысленно пинаю ее и превращаю в щепки - и я сразу же чувствую отвратительный запах гниющего тела, ударивший мне в нос, как запах спирта; сразу же подкатывает едкая желчь вместо рвоты. В комнате еще темно, отчего я вижу только очертания огромной туши и перешагиваю через нее.
Обчищаем мы кухню, как заправские домушники: тихо, уверенно и очень быстро. Я нахожу в холодильнике банку серо-зеленых огурцов, нераспечатанной докторской колбасы и бутылку молока - наверное, уже прокисшего, ну да ладно... тут сбоку еще лежат ровненьким рядком яйца, но брать их с собой - это самоубийство, тем более их и приготовить не на чем, не то что с собой тащить. Больше в холодильнике нет ни черта. Вебер неслышно, как призрак, подходит ко мне и кладет руку на плечо - и я понимаю, что пора сворачиваться.
Мы минуем труп, минуем коридорчик и подходим вплотную к двери, когда она шепотом говорит:
- Давай сожжем его.
Меня аж всего передергивает: у нее глаза горят, как у голодной собаки, но голос спокойный и тихий, как всегда; этот контраст меня пугает больше всего.
- Зачем?
- А вдруг он потом очнется. Мы с ним во второй раз вряд ли справимся... и у меня есть спички.
- А если начнется пожар?
- А скажи честно, тебе не наплевать?
Замираю - а ведь и правда, мне все равно, что произойдет с ним, и что может произойти с этой комнатой, ведь мы сюда больше не вернемся. И если сожжем, то никто нам ничего не скажет, никто нас не накажет, а этот «постоялец» уж точно не нападет. Сплошные плюсы, куда ни сунься.
- Ладно. Только быстро, и мы не мешкаем и уматываем сразу же, слышишь?