Вот и сейчас у меня спряталось и схоронилось все, что только может; думаю, не надо быть шибко умным, чтобы понять, что все это - начало конца.
Осталось только устроить этот самый конец, как следует.
Уснуть мне помогает ее тепло; теперь я понимаю, как холодно и неуютно было здесь раньше засыпать.
И граница между реальностью и сном - почти незаметна.
Я будто прикрываю глаза на короткий миг, и, открывая их, вижу красное, будто залитое кровью и подсвеченное снизу оранжевым - это закатное небо. В лицо бьет холодный влажный ветер с реки: я иду по берегу. Подо мной осыпается гравий, горит лицо, в кармане вибрирует телефон, когда я достаю его, то вижу надпись: «мама».
Все сразу становится ясно; я-нынешний прозреваю и начинаю понимать, что именно увижу, а я-во-сне раздраженно запихиваю аппарат обратно и иду быстрее. Сейчас, глядя на это как бы со стороны, я понимаю, что тогда повел себя как баба: ну подумаешь, ну, поцапались, покричали, и сразу уходить из дома? И вообще, всего этого могло и не быть, если бы я не прицеплялся к каждому маминому слову, как клещ, и не язвил при этом.
Как я это понимаю? А все просто: я представляю себя на месте мамы, и невольно кривлюсь. Я, если честно, своего сына бы отодрал за уши.
Поэтому чем дальше в сон, тем менее комфортно я себя чувствую в своем «кинотеатре». И дело не только в том, что кругом стремительно темнеет, а я-во-сне явно решаю срезать путь через переулки. Мне неуютно в своем теле - вот до чего докатился.
И к тому моменту, как мы со мной-во-мне одновременно слышим полузадушенный крик, глухой удар, будто мешком об пол, и чей-то трехэтажный мат, перебитый раскатистым «бооом» от стенки гаража, я-нынешний вообще чувствую себя лишним здесь. Даже беспокойство какое-то блеклое по сравнению с ощущением, будто мне тесно в своем же теле до посинения.
Но потом я снова слышу крик, и мозги отключаются, тело коченеет, все застывает и нафиг плывет куда-то... потому что я - я-застывший-за-гаражом и я-набюдатель одновременно - узнаю этот голос.
Мой первый день в доме-лабиринте. Голый пол, голые стены, полуголый я, и этот крик за стеной. Я не могу ошибиться.
- Не рыпайся, сучка, иначе еще и зубы выбью, - звучит чей-то простуженный, испитый голос, следом слышится звук удара, отвратительный хруст и хриплый вой. Возня за стеной гаража продолжилась, только сильнее нарастая. Мат льется рекой, звуки ударов учащаются, звуча так, как будто разделывают курицу.
Какого хрена?
Я-нынешний оживаю, у меня встают дыбом волосы на теле и скручиваются в тошнотворном импульсе кишки; я-во-сне как застыл, так и не могу пошевелиться.
Тут она кричит снова - надорванно, хрипло - и я понимаю: нет уж, черт возьми, Вебер...Зоя сейчас под моей защитой, и нефиг и пальцем ее трогать, паршивцы.
И тут как раз я и натыкаюсь на странную фигню: я не могу ничего сделать. Я-во-сне как стоял, так и стою, жду у моря погоды. Я не могу поверить, что буквально пару дней назад мог так обосраться.
Я могу соображать, я все понимаю и осознаю, но ничего не могу с собой поделать: меня трясет, выворачивает, штормит, и все это будто бьется об резиновую стенку, не пропуская ровным счетом ничего.
Я бьюсь так, будто у меня сейчас есть тело, будто меня заперли в тесной, душной и вонючей клетушке, сжимающейся со всех сторон. Самое страшное заключается в том, что я все слышу, я слышу, как ее избивают буквально в паре метров, и я борюсь, царапаюсь и вою, чтобы выбраться наружу и набить морды этим тварям, но стены сжимаются все теснее, будто тиски.
Глаза заволакивает, щиплет, нос не дышит, крик никак не может вырваться, мне кажется - я пробил стену, сейчас выбегу и разотру их всех по асфальту. И вслепую натыкаюсь на что-то бедром и падаю лицом вниз, обдирая об землю подбородок, и все равно ничего я не вижу, но слышу - я слышу ее голос, ее крик о помощи, и мне кажется, что я уже почти прибежал...
Но я-во-сне совершаю такое, отчего я сразу же вспоминаю: это сон. Но, как и все мои предыдущие сны здесь, этот сон - мое воспоминание.
Это может значить только одно: Вебер сейчас мертва.
Глава 6
Я валяюсь на полу, грохнувшись с дивана, и лежу, весь пережавшись в какой-то нервный комок. Все смешалось, как в гребанном миксере: я не могу различить, где я нахожусь, мозгами залипнув в том самом переулочке, а телом - уже здесь, в Доме, в комнате, на холодном полу. Во мне бушует такая буря, будто меня потрошат заживо; эмоции - в кашу, хочется вытошнить и желудок, и сердце, чтобы не бомбили уже...
В горле першит от крика - оказывается, я сорвал голос, пока мотался по полу туда-сюда, схватившись за голову.