Пол дрожит и скрипит под ним на все лады; мне даже не страшно, а скорее противно и мерзко от него, от его отвратительной и жалкой личины паразита-кровососа.
Тратить время на разглядывание и болтовню нет ни желания, ни самого времени, и я со всей силы бью его коленом в живот, пока он еще не трансформировался; тело странно мягкое, а от удара так и хрустит, как тараканье гнездо, на которое наступили тапком. Меня аж передергивает от отвращения.
Но он реагирует странно: либо это я слабак и бить не умею, либо... не знаю. Он сначала сгибается, будто больно и перехватило дыхание, а через полсекунды выпрямляется так, будто ничего не было, и со всей дури кидает меня на дверь так, что она с треском распахивается, а я грохаюсь на пол. Слава богу, затылком я не ударился, и звезды в глазах проходят быстро; вскакиваю снова и готовлюсь снова дать по щам, как обнаруживаю его почти вплотную приползшим к кровати, где лежит Зоя.
- Отвали от нее, тварь! - ору я, срывая голос, и на скользком полу быстро добегаю и валю его с ног, изо всех сил прижимая бедрами к полу и начиная долбить по всему, что попадется. Под моими кулаками хоть и хрустит, но странно пружинит, будто сжимаешь резиновый брусок или бьешь подушку с опилками - толку ноль. Я весь исхожу потом, короткими криками и матом, а ему хоть бы что: так и смотрит своими мазутными глазами, мразь.
То, что он просто терпел мои удары и ждал, пока я обессилею, я понимаю, когда он опрокидывает меня навзничь и хватает за подбородок. На секунду я успеваю увидеть равнодушные черные глаза, узкие трепещущие прорези ноздрей и блестящие клыки, пенящиеся ядом, пока он не начинает долбить меня затылком об пол, придавив мне ноги и живот.
Вспышки белого, красного и зеленого света, все в панике, все дрожит и вертится, отчего отбиться или хотя бы сбросить его с себя кажется невозможным; темнота начинает заливать голову изнутри, будто заполняя дыру, в которую утекли мозги...
Убьет он меня, вот что. Я это понимаю, хотя и не могу думать сейчас, дрожа и вскрикивая от каждого удара. Просто доходит и все.
Наверное, мне не следовало кидаться на него. Наверное, мне не следовало вообще возиться с Вебер, бегать с ней туда-сюда и пробовать выбраться вместе. Наверное, наверное. Толку-то - все равно я бы поступил ровно также, если кому-то придет в голову отмотать время назад.
Чухаюсь я оттого, что меня перестали бить. Все пляшет и ходит ходуном, не вижу ничерта, кроме плавающих цветных пятен, но упорно пытаюсь встать. У меня нет времени валяться - эта тварь же сейчас с Вебер что может наделать...
Видимо, он решил, что с меня хватит, и пошел дальше дела делать, и был вообще-то прав. Я бы не встал, если бы не было на то крайней нужды. И сейчас, собрав всего себя в кучу, я вижу, как он, наклонившись над ней и откинув одеяло, проводит длинным острым ногтем по белой щеке. Я успеваю увидеть, как открываются ее глаза, и как на лице застывает ужас. Поджав губы, она смотрит и смотрит на него, и я вижу, как с ее лица уходят последние проблески разума, заменяясь животным, тупым страхом. Он переползает дальше, сковывает ее, но всего на пару мгновений - а потом он же и дает начало дикому, отчаянному порыву, заставляющему забыть былую слабость.
Я слишком хорошо знаю, на что это похоже. Животному, попавшее в лапы хищника, сопротивляющемуся изо всех сил, применяющему все свои скрытые резервы, иногда удается выбраться прямо из горячей, беспощадной пасти.
И ей, и мне сейчас приходится стать такими животными.
Ноги подкашиваются, поэтому я подползаю на корточках, опираясь на дрожащие руки, и резко хватаю его за ногу, сваливая на пол.
Может, это и в самом деле бесполезно, но я не могу сидеть, сложа руки. Просто не могу.
- Ты...ты что творил...сволочь! Что ты... с ней сделал... что ты с ней... натворил! Она же твоя дочь, твоя... родная, черт! Ничего не сделала тебе или еще...кому, а ты ее... тварь! Тварь!
Я задыхаюсь, нанося удары на челюсть, на нос, на глаза, разогреваясь и начиная бить все тяжелее; отвратительный хруст лишь подстегивает. Он хватает меня рукой за плечо - другую он неудачно подвернул, и я уселся на нее - и пытается встать. Но чем больше я бью, тем больше ледяного спокойствия начинает прояснять мне ум. Я вспоминаю кое-что и хватаю его за чешуйчатый скользкий подбородок, другой рукой надавливая на грудь.
Я начинаю бить его об пол затылком, про себя стремясь раздавить ее, как орех; он в это время даже не вскрикивает, а как-то странно шипит и булькает, отчего мне становится еще мерзостнее.
Он меня раньше со счетов списал - зря. Теперь я точно убью его без всяких колебаний.