Я не замечаю, как проваливаюсь в пустой зев сна, как в дыру.
Я вижу, как передо мной вертится качелька. Она настолько большая, что не возникает никаких сомнений - это мое раннее детство. Кругом бегают детишки: строят домики из песка, играют в салки и прятки, рисуют, смеются. Я подтягиваю свои коротенькие штанишки и с пыхтением взбираюсь на качельку.
О великий макаронный монстр, неужели это Андрюха? Я и забыл о том, что у него была такая кепка-вертолетик, которая делает его похожим на Карлсона, но только с пропеллером на башке. Он широко скалится - с возрастом его привычка не изменилась - и начинает меня качать; я захлебываюсь громким счастливым смехом, а ветерок треплет мне волосы. Перед моими глазами мелькает буйная зелень деревьев и прозрачная синь летнего высокого неба, чужие голоса сливаются в один счастливый гул, и я становлюсь его частью.
Следом я начинаю качать Андрюху, и, хоть это менее весело, но я все равно так же беззаботен, так же счастлив этим днем, как могут быть беззаботны и счастливы только дети. Потом мы тоже начинаем играть в прятки, и я убегаю в самый дальний уголок, под густую тень раскидистого тополя. У меня мурашки по телу бегут от волнения, и я стараюсь сдержать смех - мне кажется, что если произнесу хоть звук, то меня найдут.
И тут я вижу Вебер. Я и не ожидал, что вообще помню о том, как она выглядела в то время, и поэтому сейчас я вглядываюсь в ее лицо и все равно не могу узнать. Она одета в голубой, явно ношеный мальчуковский комбинезон, потрепанные сандалики и кепку; щеки чумазые, глаза так радостно и возбужденно блестят, будто у нее в руках сосредоточено как минимум половина вселенной, с которой она может сделать все, что хочет. Но как бы не так - она молча сидит под деревом и играет с каким-то желто-голубым мячиком, грязным и измусоленным до безобразия. Вебер тихо напевает что-то, поправляет кепочку, улыбается...
Глава 2
Раздражение. Мой второй по счету день здесь начинается именно с него.
Все потому что мне приснился странный сон, значения которого я так до конца и не понимаю.
Я открываю глаза и вижу тот же самый потолок, что и вчера. Тело ломит от спанья на голом полу, во рту будто сдохла орава немытых крыс, мне явно нужно отлить и поесть - пока что это самые насущные мои проблемы. Щеки и веки опухли - их стянуло пленкой засохшей соли - а под носом засохли сопли, почти как в детстве после истерики из-за отобранной игрушки, и мне мигом становится стыдно за вчерашние возлияния. Еще и сон этот...я могу назвать все его мельчайшие детали, будто врезанные мне в память. Приподнимаюсь и почесываю затылок - и к чему мне все это приснилось? Странно, мне вообще редко снятся сны, тем более - что-то из детства. Я не помню, было ли это на самом деле, или это просто плод моего вбудораженного вчерашним воображения? В любом случае, не о снах сейчас надо думать.
Зоя все там же, в своем углу. Она до сих пор спит: рука под головой, нахмуренные брови и поджатые ноги. Наверняка она все слышала, а потом будет надо мной насмехаться, как и все типичные девчонки. Они все как на подбор не терпят мужской слабости, и до смерти способны заклевать за любое ее проявление. Остается надеяться, что Вебер не будет надо мной насмехаться. Не то чтобы меня так сильно волновало ее мнение, просто так она будет на нервы капать, а я этого не люблю.
Вообще странно, что именно она оказалась со мной в одном месте, в одно время и с одной целью. Кто бы мог подумать, на самом деле? Самая равнодушная мне девчонка в моей жизни, возможно, будет последним человеком, которого я вижу.
Все-таки жизнь - такая непредсказуемая вещь.
- Вебер, просыпайся, - ноль реакции.
- Вебер, - ее фамилия, как удар хлыста: короткая и резкая, произносить ее неприятно, но мне приходится. Надо же, наконец, выбираться отсюда?
- Вебер, черт возьми, - досадливо тяну я, подходя по скрипучим доскам к ней, наклоняясь и повышая голос. Она мгновенно открывает глаза, вскакивает и со всей дури бьет мне кулаком в живот. Я захлебываюсь своим же вздохом и валюсь на спину. Все тело будто простреливает; я корчусь на полу, стараясь проморгаться и выровнять дыхание.
- Черт возьми, прости, я не хотела, - Зоя говорит, наклоняясь надо мной и вглядываясь в мое искаженное лицо.
- И тебя...с добрым утром... блядь, - я сплевываю на пол и пытаюсь встать. Она пытается помочь мне, но я отталкиваю ее руку и морщусь от боли, - спасибо, ты мне и так помогла.
- Извини, - ее голос звучит глухо, будто ей и правда жаль, но меня не провести. Эта сучка еще никогда меня так не раздражала, но что поделать. Других адекватных спутников, очевидно, не предвидится, поэтому я скупо бросаю: