— Ты… — выдыхает с презрением, даже с некоторой брезгливостью, ударяет лопатками о стиральную машинку, оставляя в ней глубокую вмятину, и я чувствую, как внутри меня с хрустом ломаются кости.
Разрывает остатки одежды, оставляя в нижнем белье, и с новым шумном вдохом скользит носом по моему судорожно вздымающемуся животу, по груди, припадает губами к шее и слегка прикусывает зубами нежную кожу.
Ничего не чувствую.
Не чувствую боли.
Не чувствую страха.
Не чувствую тела.
Тряпичная кукла. Сломанная. Туманным взглядом прощаюсь с кружащимися под потолком «кораблями».
С жизнью прощаюсь. Не такой уж и дерьмовой она у меня, кстати, была. Ещё выкурить бы напоследок сигаретку…
Лицо с перекошенными от ярости чертами, с глазами налитыми кровью и оскалом свирепого хищника, видимо станет последним, что увижу при жизни. Обозлённый, громоподобный рык, видимо станет последним, что услышу…
— Этот аромат… Нееееет, не может быть. Не может быть! ГДЕ ОНА?! ГДЕ КАЙНЭЭЭЭ?!!! ГДЕЕЕ?!!
— В пи*де, — выдавив из себя кривую ухмылку и знать не желая, кто такая Кайнэ, отправляю кровавый плевок в лицо чудовищу и жду последнего, сокрушительного удара, после которого моё тело даже патологоанатом не осилит собрать по кусочкам, как слышу приглушённое…
«Хлоп!»
… и бесформенной кучей съезжаю на пол, потому что тело больше никто не держит. Никто не причиняет боли. Никто не дышит в лицо, приговаривая к смерти, и не смотрит глазами самого Сатаны.
— Упс. Едва успел. Дурацкие пробки, — звучит неуверенный смешок, и я понять не могу, кому он принадлежит: мужчине, женщине, очередной галлюцинации, а может я уже там, - на другой стороне?
Последнее было бы очень кстати, однако изо всех сил пытаюсь приподнять свинцовые веки и убедиться в обратном.
— Мамочка-дорогая… — с преувеличенным драматизмом ахает человек, сжимая в ладони нечто похоже на лопату, или… мухобойку? Понять сложно, сознание уплывает от меня, клонит в сон. — Чуть стороны не перепутал! Ох, что бы тут тогда было. Бррр… аж мурашки по коже. Видишь-видишь? На, посмотри, на что моя коженька похожа.
— А чаво это… чаво было бы? — звучит со стороны ещё один голос, безоговорочной мужской.
— «Чаво-чаво»! Конец света, самый жуткий и молниеносный, вырвись этот плохиш из тела моего цветочка Асечки, — цокает языком и мелодично, будто птица певчая добавляет: — Но всё хорошо, что хорошо кончается! Я такой молодец! Выпью сегодня за себя.
— Ну и я тогда! А я чаво, лысый чтоль?
— Ты это… работай давай, жиртрест, раз за мной увязался, чего пялишься? Обычные сиськи, обычная жопа! Не видел никогда? Давай, приберись-ка тут лучше. Ой-ёй-ёй, какой разгаром, глазоньки мои бы этого не видели.
Ещё пытаюсь пошевелить языком, пытаюсь приподнять голову от пола, пытаюсь подать хоть какой-нибудь знак, что здесь, что жива, но не выходит, тело больше не отзывается на мои сигналы, оно поломано.
— Не переживай, сладкая моя, душенька моя бесценная, всё будет хорошо! — человек с длинными вьющимися волосами приседает передо мной, но я оказываюсь не в силах разглядеть его лица. — Я тебя починю, моя конфетка, даю слово. А сейчас… просто поспи. Ты устала. Беллиар больше не сделает тебе больно.
Последнее, что удаётся разглядеть затуманенным взглядом, это большое тату на открытой груди мужчины «ЭКСО-Бог».
А дальше я либо провалилась в сон, либо умерла.
Конец ознакомительного фрагмента