Малфой, казалось, задумался, раскрывать ли свои мысли ей.
— Есть несколько причин и определенная выгода, — ответил он, кивнув чему-то в своей голове.
— Какая выгода?
Он же не рассчитывал в самом деле, что она не переспросит?
— Кто бы не хотел поработать с самым умным мозгом столетия? Да и что может помочь обелить фамилию Малфой, как не помощь всеобщей любимице Гермионе Грейнджер?
Гермиона замолчала — выглядело вполне по-слизерински, однако вряд ли на этом было всё.
— У тебя на всё больше одной причины, Малфой, почему я?
Малфой усмехнулся:
— Наверное, мы с тобой похожи больше, чем кажется на первый взгляд.
Она не знала, как реагировать на его откровенность. Чем же они похожи? Он — чистокровный наследник Слизерина, не желающий видеть дальше своего носа без собственной на то выгоды, она –магглорождленная гриффиндорка, борющаяся за права других существ. Что вообще у них может быть общего?
— А по-моему, нет никого более далекого друг от друга, чем мы, — сказала она и почему-то вспомнила, как чувствовались его пальцы у нее на щеке.
— Возможно, в воспитании, но не во взглядах на мир и войну, — он прищурился, и она уловила в его голосе какую-то хитрую нотку. — Будешь отрицать, что тебе со мной хорошо?
Гермиона бы поперхнулась вином, если бы пила — легкий туман в голове расслаблял её, делал смелее или глупее.
— А ты будешь отрицать, что нарушаешь границы? — нахально сказала она, вздергивая подбородок.
— Нет.
— Нет, не будешь отрицать или нет, не нарушаешь границы?
Малфой слегка придвинулся к ней на диване. Он был еще достаточно далеко, чтобы коснуться её, но достаточно близко, чтобы она увидела, как его зрачки расширились.
— Нет, не буду отрицать, да, нарушаю границы. Я намерен сломить к чертям все границы в твоей голове.
Она едва не задохнулась и в предвкушении облизнула губы.
— Разве это не последняя наша встреча? Я узнаю сегодня об артефакте, а ты будешь свободен.
— Я и так свободен, и нет. Помимо того, что из себя представляет артефакт, я также знаю, где его искать и кто замешан в этом деле. Однако этой информацией я по-прежнему не буду делиться с тобой просто так.
Гермиона удивилась тем чувствам облегчения и ожидания, что затопили её. Если бы она могла запереть чувства, как мысли, эти бы точно стоило запереть. Столь неправильными они казались.
А главное, по отношению к кому!
— Мы сражались по разным баррикадам, а сейчас ты помогаешь мне. Что бы сказал одиннадцатилетний Драко Малфой, узнай он о своем сотрудничестве со мной и Гарри Поттером? — она усмехнулась в свой бокал и взяла кусочек пиццы.
Ей нужно было приплести Гарри, так их взаимодействие словно обезличивалось. Было таким, каким должно было быть, без всех этих игр между ними.
После его слов о предстоящих встречах с души словно упал груз, и она была слишком пьяна, чтобы разбираться в этих ощущениях. Как героиня известного романа, она собиралась подумать об этом завтра.
— Он бы плевался ядом, поганил меня и тебя грязными словечками, говоря, что никогда не станет «предателем крови».
Предатель крови. Пожиратель.
Магглорожденная. Чистокровный.
Гриффиндор. Слизерин.
Весь магический мир пестрил ярлыками, как табличками на вокзале.
Как легко снимались одни таблички и вешались другие на одного и того же человека без каких-либо сожалений и раздумий. В этом магический мир был однобок и жесток.
Она выиграла войну. Магглорожденная гриффиндорка, герой войны, лучшая подруга Спасителя магического мира. Только спасена ли она сама? Победила ли она? Чувствует ли она себя победившей? Разве так себя чувствуют победители?
— Это всё лишь одна сторона медали, — скорее для себя, чем для него ответила Гермиона.
— Да, но для меня медаль была всегда повернута только этой стороной.
Она подняла на него взгляд. По его лицу не получалось определить, был ли Малфой пьян, разве что челка беспорядочно спадала на лоб.
Она придвнулась к нему и заговорила тише о том, что терзало её с самого начала работы с ним:
— Я видела тебя в ту ночь в Мэноре, — она сама не понимала, почему сейчас завела с ним разговор, который не заводила ни с кем. Она ненавидела ту ночь, ту ночь, что убила в ней её. — Видела, как мама держала тебя, пока ты вырывался, как отец наложил на тебя Силенцио.
Лицо Малфоя окаменело. Словно холодная белая статуя он застыл — невозможно было сказать, слышит он её или погрузился в те страшные часы её пыток.
Она наклонилась так близко, что теперь его волосы слегка подрагивали от её дыхания.
— Видела, как ты дрожал.
Это сломало всё.
Она впервые чувствовала себя королевой шахматной доски. Она управляла его эмоциями, она вела. Его лицо по-прежнему не выражало ничего.
Она залпом допила вино. Ей так хотелось увидеть, что он чувствует. Сорвать эту маску с его лица, заставить его показать свои эмоции.
— Я видела твою боль. Мне так хотелось попробовать её на вкус.
Ледяная маска Малфоя треснула.
На секунду Гермионе показалось, что он выкрикнет что-то или даже ударит её: в его глазах промелькнуло вначале удивление, потом решимость и что-то дикое, отчего кончики её пальцев словно горели, так хотелось коснуться его.
Она знала, что делает. Было глупо отрицать, что не она это подстроила, поэтому, когда он запустил руку ей в волосы и впился в губы, это не стало неожиданностью.
Это стало таким долгожданным, таким необходимым, что она придвинулась навстречу и приоткрыла губы, отпуская себя, позволяя своим губам раскрыться, а пальцам, наконец, коснуться его.
Сквозь грубый поцелуй она слышала, как он зарычал, когда ее пальцы проскользнули в его волосы. Он мягко прикусил ею нижнюю губу и провел пальцем по щеке, надавив на её подбородок, углубляя поцелуй.
Где-то на краю сознания она подумала, какие его волосы мягкие и приятные и как горячо целуется Малфой.
Его поцелуй буквально пил её стоны, а его рука поглаживала её щеку у края волос, не отрываясь от неё ни на секунду. Вкус терпкого вина и аромат Малфоя просто лишали её рассудка. Его губы соскользнули по её подбородку к шее, оставляя повсюду россыпь укусов, зализанных его же языком. Гермиона не смогла сдержать хриплый полувздох-полувсхлип наслаждения.
Его рука начала спускаться от её волос по шее вниз, что подтолкнуло её к решительным действиям: она обвила ногой его бедро и тем самым столкнула его бокал, который с оглушительных грохотом разбился вдребезги.
Это отрезвило их обоих.
Гермиона отодвинулась от Малфоя на приличное расстояние, чтобы понять, что он, кажется, ничуть не смущался тому, что они тут устроили.
— Я… Я уберу, пока осколки… — Гермиона, пошатываясь, вскочила и направилась на кухню за совком и веником.
— Грейнджер? — она практически подскочила от звука его голоса, так она была напряжена. — Приятно думать, что мои поцелуи мешают тебе мыслить здраво, но ты вообще-то волшебница. Или в твоем доме не работает экскуро?
Малфой издевался над ней, но это было привычно. В какой-то мере, это успокаивало. Гермиона вернулась к палочке и одним взмахом убрала беспорядок.
— М-м-м, да, — она потопталась на месте и села на кресло, подальше от… Соблазнителя? Соблазненного?
Сейчас было совсем не время думать об этом, но краска всё равно залила её щеки.
— Какой из поступков, по-твоему, является самым благородным? — задал вопрос Малфой, поправляя взъерошенные ею волосы.
Она, не отрываясь, смотрела, как он делает это, испытывая одновременно восторг и смущение. Зачем ему это? Разве он не должен высмеивать её постыдное поведение этим своим ртом, способным на все эти чудесные и очень значимые вещи?..
Так, Гермиона, возьми себя в руки.
Позволив себе сосредоточиться на вопросе, она выпалила без промедления:
— Помощь невинным, слабым и беззащитным.
Малфой удовлетворенно кивнул.
— Какое животное больше всего помогает воинам во время битвы? — его вопросы шевельнули в её памяти какое-то воспоминание, что-то из старой книги.