Она была настолько ошарашена его словами вкупе с адреналином, что начала смеяться взахлеб, сгибаясь пополам и с ужасом понимая, что уже не может остановиться. В надежде успокоиться, она схватилась за его предплечье, и ощущение тепла его руки практически сразу заставило её замолкнуть.
— Фух, Малфой, да, извини, глупая была идея с этим аттракционом, следующим будет игровой автомат. Но перед этим я обещала тебе сладкую вату.
Малфой лишь усмехнулся и, не выпуская её руки, двинулся по парку совсем не в ту сторону. Быстро корректируя его курс, Гермиона решила не откладывать в долгий ящик планы на вечер.
— Начнем игру сейчас?
Малфой кивнул и задумался. Казалось, он просчитывает шаги их разговора или не решается задать вопрос. Гермиона решила не давить и просто шла к киоску со сладкой ватой.
— Одну сладкую вату, пожалуйста, — попросила Гермиона, зная, что он с ней поделится. Мерлин, он стал ей знаком не меньше, чем её друзья, настолько хорошо она его понимала.
— Ты бы изменила что-то в своем прошлом? Если да, то что? — задал самый ошарашивающий вопрос Малфой.
В задумчивости она протянула ему сладкую вату, вытягивая из нее кусочек и аккуратно надкусывая.
Что бы она изменила?
Стала бы она дружить с Гарри, зная, что впереди грядет война, в которой она станет второй по значимости мишенью? В которой она потеряет родителей, друзей, себя. Стала бы она протягивать руку дружбы?
Перед Гермионой мелькали приключения, которые она пережила вместе с мальчиками. Тролль. Поход за философским камнем. Встреча с Василиском. Освобождение Сириуса. Встреча с оборотнями и дементорами. Страх. Испытания на Турнире. Отряд Дамблдора. Битва в Министерстве. Заклятие Долохова. Боль. Побег за крестражами. Отчаяние. Пытки в Меноре.
Боль. Боль. Боль.
Тьма.
Гермиону передернуло.
Но ведь было не только плохое, верно?
Мозг затопили воспоминания. Вот она смеется с мальчиками, когда Дамблдор дарит им очки за храбрость. Вот впервые знакомится со всеми Уизли, которые добродушно принимают ее как родную дочь. Вот они с Гарри спасают Сириуса, Гарри скрывает слезы счастья, когда благодарит её, вот она танцует с Виктором Крамом на Святочном Балу, вот глупая влюбленность в Рона заставляет её испытывать все эти необычные эмоции. Вот они находят крестраж. Вот уничтожают его. Вот Гарри и Рон обнимают её и смеются.
Стоило ли оно того?
Она задумалась. По факту, ей нужно ответить лишь на этот вопрос. Ведь после того, как она выбрала Гарри на первом курсе, у нее больше никогда не было выбора.
Она не могла не стереть родителям память. Не могла спрятаться лучше. Не могла стать сильнее. Она сделала всё, что было в её силах.
Но стала бы она что-то менять? Гермиона представила себе, что ничего этого с ней не происходило. Что не было ни плохого, ни хорошего. Не было страха, отчаяния, горя, боли, смерти. Не было радости, гордости, храбрости, счастья, надежды.
На секунду жизнь показалась ей такой… чистой.
Чистой и пустой. Бесцветной.
Она помахала головой и твердо вынесла вердикт:
— Нет.
Брови Малфоя поползли вверх, пока он комично поедал розовую сладкую вату, от которой не осталось практически ничего, пока Гермиона рассуждала о великом. Это заставило её улыбнуться.
— Ты сладкоежка? — она никогда не замечала за ним этой особенности. Впрочем, она до этого расследования и не следила за ним никогда.
— В какой-то мере, эта штука… весьма недурна, только она чертовски липкая, — в доказательство он приподнял пальцы, испачканные в сладкой вате, и она на секунду залюбовалась тем, насколько они длинные и ухоженные, как у музыканта. Возможно, он умел играть на каком-то инструменте. Она могла поспорить, что он неплохо владел ими. Боже, Гермиона, ты же не имела в виду это, не правда ли? Поимей совесть!
Кажется, её интерес к его пальцам не прошел мимо Малфоя, потому что она увидела, как он усмехнулся.
Закрыла глаза, пытаясь справиться с унижением.
— А ты? — выдавила она, отчаянно желая сменить тему.
Малфой отвел от неё подальше сладкую вату, когда Гермиона потянулась к ней.
— Я был молодцом, а ты заставила меня пережить настоящий стресс. Эта розовая липкая штука моя.
— Но это нечестно! — она возмущалась не по-настоящему, ей просто хотелось сохранить атмосферу непринужденности между ними. Малфой только пожал плечами словно давая ей понять: «Да, это так, но ничего не поделаешь».
— Я бы увез мать во Францию до начала Второй Магической Войны, — слишком спокойно для такой темы сказал Драко.
Очевидно, он дорожил матерью. Гермиона ничего не знала о ней после войны, но полагала, что Нарцисса была где-то с ним. Не было похоже, что он рад делиться чем-то столь личным, но он этого не скрывал. Это поражало.
— Почему?
— Это уже третий вопрос из пяти? — Малфой посмотрел на неё, словно наперед знал её ответ, и она кивнула, решив, что едва ли добудет для его характеристики информацию важнее, чем отношения с матерью.
— Нарцисса… Она не создана для такого. Слишком… Слишком хрупкая. Жизнь под одной крышей с Волан-де-Мортом сделала её вынужденно сильной, но такое не проходит бесследно для нежных созданий, не так ли?
Малфой почти полностью повернулся к ней.
— Что? Да, наверное, ты прав. Едва ли я могу об этом судить.
Он усмехнулся.
— О, ты можешь, хрупкая девочка. Ты с самого первого курса была занозой в заднице, всех поучала без конца, была упертой и властной. Но едва ли это те качества, которые нужны женщинам на войне. У тебя, как и у моей матери, да как и у большинства женщин, их нет.
— Это… Это одновременно звучит как дискриминация и как что-то невероятно милое. Я не знаю, как реагировать. — и она правда не знала.
Малфой сравнил её со своей матерью, с таким важным для него человеком, и это льстило ей, но также ей не хотелось думать, что в ней недоставало каких-то качеств. Она не хотела признавать себя слабой.
— Я не слабая! — пожалуй, это всё, на что её хватило.
Малфой засмеялся:
— Конечно, нет, Грейнджер. На войне слабые — мертвые. А ты жива, как видишь, и по-прежнему бесишь нещадно. Но я знаю, что ты не была рождена для войны. Я помню, как ты плакала на четвертом курсе из-за какой-то глупой выходки Уизли. А спустя три года эта девушка уничтожила крестраж. Если ты не хотела бы ничего поменять, то всё, что тебе остается — позволить себе наконец забыть о войне и начать жить.
Гермиона понимала, что Малфой прав, ей только было непонятно, почему это так интересовало конкретно его, почему он обсуждал это с ней. Но она вряд ли могла найти ответ на этот вопрос сейчас, а потому отложила его на другой раз.
Они доели сладкую вату, и Гермиона потянула Малфоя к автоматам. Самым интересным, по её мнению, был автомат с виртуальной реальностью, где можно было играть в паре, гоняя на машинах и отстреливаясь от погони.
Малфой явно чувствовал себя не в своей тарелке, и Гермиона намертво запечатлела этот его образ в голове, чтобы вытаскивать его каждый раз, когда Малфой будет выводить её из себя.
Им вручили руль и бластер, надели очки и провели краткий инструктаж. Ничего сложного, даже подросток справится.
Но либо у Гермионы было недостаточно навыков для этого, либо же Малфой был просто одарен Мерлином и Морганой, потому что довольно быстро он оставил её позади, расправившись почти со всеми соперниками. Она даже не заметила, как игра закончилась, потому что ей в конце почти удалось догнать его на повороте, но… Виражи — явно не её.
— Просто признай, что я хорош во всем, Грейнджер, и я даже прощу тебе за это первый аттракцион, — все еще самодовольно улыбаясь, вышагивал к ней лицом Малфой, выгребая из стаканчика остатки фисташкового мороженого.