— О Гарри. Я так рада! Джеймс очень способный ребенок, вероятно, его любовь к квиддичу — наследственное от вас с Джинни.
Гарри поспешно закивал, и внезапно его лицо омрачилось какой-то тенью сдерживаемых эмоций, он прикоснулся к её руке и голос его дрогнул.
— Мне так жаль, что ты не видела этого. Я уверен, скоро ты будешь сидеть с нами за столом и читать Джеймсу лекцию о безопасности в воздухе.
Гермиона счастливо засмеялась.
— Уверена, так и будет, Гарри.
В ответ она сильнее сжала его руку. Ни для кого не секрет, что её уединенный образ жизни — её личный выбор. Друзья принимали это, не досаждая, объясняя это себе тем, что они все уже довольно взрослые, у каждого своя жизнь и заботы и у них больше нет прежних ресурсов времени друг на друга.
Но Гермиона знала — дело не в ресурсах времени. Дело было в том, как она чувствовала себя рядом с ними. Чувство неловкости витало в воздухе, стоило ей показаться на Гриммо двенадцать. Она не была хорошей актрисой никогда, поэтому скрывать стойкое желание улизнуть через камин домой ей было трудно. И все это видели, что, конечно, не делало обстановку более расслабленной. Гермионе и в школе было непросто налаживать социальные контакты, сейчас же она словно потеряла и без того жалкие крохи своих способностей к коммуникации, а потому даже со старыми друзьями чувствовала себя как бельмо на глазу — чужая в своем траурном коконе среди только расцветших цветов.
Ничего удивительного, что друзья не были частыми её гостями. Она была живым напоминанием об оставшихся на войне. Ведь она и сама осталась на ней.
Исключением был Гарри, конечно. Даже бесконечно верный и милый Рон стал двигаться дальше, решив уступить её желаниям жить затворницей-работягой. Гарри же навещал её практически ежедневно. Забегая поболтать хотя бы на полчаса, он обсуждал с ней все, что творилось в Министерстве, рассказывал о причудах Джеймса и новых проектах Джинни. Гарри не давал Гермионе чувствовать себя такой бесконечно одинокой. Она в основном молчала, но, казалось, Гарри и это понимал. Он не требовал многого. Они всегда были словно часть друг друга — брат и сестра. Гермиона знала, где больные точки Гарри, и намеренно всегда обходила их стороной. Гарри же привычно было просто говорить с ней обо всем, делиться переживаниями, размышлять о будущем.
— Так ты выяснила новую инфу у Малфоя? — спросил Гарри из кухни, благоразумно решив сварить кофе, пока она умывалась. Глаза Гермионы расширились от осознания сказанных другом слов.
«Черт, артефакт!» — Гермиона застыла с зубной пастой у края раковины и бездумно уставилась на себя в зеркало. Она совершенно забыла об артефакте Пожирателей! Она как последняя влюбленная дурочка пропорхала вчерашний вечер с Малфоем, совершенно забыв о первопричине их встреч.
Погодите-ка, она только что сказала это слово на букву «в»? То самое слово на букву «в»? Вот черт! Это нехорошо. Это совершенно точно нехорошо, с какой стороны не посмотри. Она поперхнулась зубной пастой и закашлялась.
— Эй, ты там в порядке? — крикнул друг с кухни, где он сосредоточенно ругался с ее кофемашиной.
Она промычала что-то нечленораздельное. Необходимость найти подходящий ответ стояла донельзя остро: Гермиона ненавидела врать Гарри, ее сердце не способно было обманывать друга, которому и без того с трудом удавалось доверять людям. Она лихорадочно придумывала, что сказать Гарри, чтобы не выдать сразу двух вещей, обе из которых казались хуже, чем плохими. Хуже, чем плохими.
Первое — она влюбилась в Драко Малфоя.
Второе — ей дела никакого нет до артефактов Пожирателей. Ей осточертело спасать мир.
Слишком много слова «черт» этим утром. Дело, конечно, не в Малфое. Вовсе нет. Если только совсем немного. Может, она просто устала? Может, аврорату стоит научиться обходиться без помощи хрупких женщин?
На этих словах она даже сама поморщилась. Сексизм, даже мысленный, вызывал у нее отторжение в любом виде. И она придумывала себе оправдания, если быть честной. Она и правда подвела друга, сконцентрировавшись не на том. Ну или не сконцентрировавшись вовсе.
Ладно, со вторым пунктом разобрались. Нет никакой логики в посыпании головы пеплом сейчас. А как быть с первым?
Ей хотелось застонать от переполнявших голову мыслей. Её жизнь пять лет текла, как урок Бинса, а сейчас это все напоминало вчерашние горки в парке развлечений.
При воспоминании о вчерашнем что-то внутри нее потеплело и затрепетало. Она подумает об этом позже. Сейчас у нее есть и другие важные дела: там на кухне Гарри пытается уговорить ее кофемашину сжалиться и, вероятно, ждет ответа, которого у нее нет.
Гермиона привела в относительный порядок кудри и спустилась на кухню.
«Малфой сказал, что информацию даст сегодня, только в большем объеме, ему надо кое-что проверить». Это убедительно? Или звучит как полная чушь?
Что ж, вот сейчас и узнаем.
— Он сказал, что надо кое-что проверить, сегодня он скажет.
Она перекатывалась с носков на пятки и обратно, не отводя взгляда от кофемашины.
— Хм, ладно. Странный этот Малфой, но вроде бы ему можно доверять. Говорят, его матушка так и не вернулась в Англию, а света белого Люциус Малфой уже точно не увидит. Так что Малфой-младший один. — Гарри отвернулся к шкафу и стал попеременно осматривать шкафчики на предмет съестного к плохо заваренному кофе.
Достав раскрытую пачку хлопьев, которыми она обычно кормила министерских сов, он высыпал их в щербатую соусницу и поставил ту посреди стола, усевшись с хозяйской стороны. Гермиона расположилась напротив, протягивая руку к хлопьям.
Голос друга стал будто глуше.
— В большом мире, по правде говоря, ничего нового не происходит. Джинни хочет вернуться к Гарпиям, но Молли наседает, мол, сейчас — лучшее время завести еще одного ребенка, а ты же знаешь Молли: от нее, как от Пивза, надолго избавиться не получится.
Гермиона усмехнулась.
— А Рону разве не достается? Я полагала, она поставит целью номер один женить всех сыновей до первой военной годовщины, — кофе оказался слишком горьким, и чтобы нивелировать гастрономический промах друга, Гермиона пощипывала хлопья.
— Сплетница, — Гарри счастливо улыбнулся и подмигнул ей, — всем достается. Рон с Джоржем верят, что у Молли есть волшебный будильник, который отмеряет, как часто и с какой периодичностью она должна возвращаться к разговору об их женитьбе.
— Могу поспорить, что, после того как ей это удастся, следующим волшебным артефактом будет гонг в Норе, объявляющий о необходимости завести внуков, — они оба задорно рассмеялись.
— На самом деле, после вашего расставания Рон долгое время ни с кем не встречался, но… сама понимаешь. — Гарри как-то неловко замялся и поезрзал на стуле, на что Гермиона только закатила глаза.
— О Гарри, не думаешь же ты, что по какой-то нелепой причине мне должно быть неприятно слышать о личной жизни Рона? Прошло уже столько лет, никто из нас не должен нести целибат из-за юношеских попыток, — мгновенно в ее голове вспыхнули вчерашние объятия с Драко перед аппарацией. Вот уж кто-кто, а она от целибата была как никогда далека. Сидеть стало менее комфортно, и она поерзала на стуле, как ее друг минуту назад, только совсем по другой причине.
— Рон начал встречаться с Меган из Аврората, она милая. Надеюсь, он ничего не испортит. — Кивнув самому себе Гарри, медленно отхлебнул из кружки.
— Он уже сказал Молли? — спросила полушутя Гермиона в надежде узнать чуть больше о дорогих людях, пообщаться с которыми ей не хватало времени.
Она слегка опустила глаза.
Не времени, Гермиона. Смелости. Веселое рыжее семейство, пышущее любовью, словно горячий пирог, всегда окружало её шумом и счастьем. А Гермиона не была уверена, что сможет улыбаться и делать вид, будто за спиной не осталась металлическая боль войны. По этой же причине ей было гораздо уютнее с Гарри, который так и не простил себе понесенных жертв, чем с Роном, который спасался методом «если не говорить — не болит».