А четыре года работы целителем разума не могли не оставить свой: не было больше предрассудков по поводу чистоты крови, не было нетерпимости к людям, чье мнение отличается от твоего. Осталась только холодность, взращиваемая годами.
Когда же Драко впервые увидел Грейнджер, то замер скорее из опасений склонной к трусости натуры, чем от удивления. Он всерьез ожидал, что девчонка может кинуться к нему и расцарапать ему лицо или вкинуть что-то подобное. Однако довольно скоро Малфой с удовольствием расцарапал бы ей лицо сам. Настолько сильно она пошатнула выстраиваемые годами безумным отцом идеалы. Всё это заставляло Малфоя лишь сильнее нападать на нее. Как это глупо и по-человечески — нападать на что-то, что не вписывается в привычную картину мира.
Именно это и стало причиной Второй Магической войны.
Но она держала удар. Гриффиндорская принцесса не давала себя в обиду, а однажды даже съездила ему по носу. Тогда-то он и понял, что она и правда достойный противник. Малфой ухмыльнулся. Теперь это казалось чем-то детским, далеким, словно находящимся за гранью каких-то нелепостей. После всего, что они пережили, после Войны… Все их детские издевательства и подначивания казались просто огнем на конце волшебной палочки по сравнению с неконтролируемым Адским Пламенем.
Но Грейнджер… Своими отличиями она уже тогда удивляла его. Больше, чем удивляла.
Во-первых, она дружила с недоумками Поттером и Уизли, ни с одним из которых не флиртовала, что делало её такой непохожей на чистокровных дам, с детства приученных разделять порционно свой шарм на каждого неженатого или ненадолго женатого мужчину.
Во-вторых, её абсолютная и безрассудная тяга к спасению всех сирых и убогих. Мерлин, это его просто… убивало. Это было непонятно ему, чуждо. По крайней мере, в школе. Своей безумной тягой спасти всё живое — даже то, что, по мнению Драко, не заслуживало спасения, — она отталкивала и завораживала. Такие люди как она или Поттер напоминали Драко о том, что кто-то может счесть достойным спасения и его самого.
А потому этот пункт её характеристики был, пожалуй, самым противоречивым. Драко не понимал этого, но не мог не восхищаться какой-то еще человеческой частью своей души, той, что была выращена Нарциссой.
Как… балет. Ты не понимаешь, как происходит подобное на сцене, как из движений рождается искусство, но что-то заставляет тебя не отрываясь смотреть на сцену, поддаваясь вперед, затаив дыхание.
Конечно, ничто из этого не оправдывает слабины, которую он допустил в общении с ней. Это не было в планах его лечения. Это вообще никогда не было в его планах.
Мерлин упаси, он и Золотая девочка! И если в первый раз он мог убедить себя, что это была случайность, что после приступа она нуждалась в ощущении безопасности, то случившееся в их палате было ничем иным как разумным выбором их обоих.
Вначале Малфой пытался убедить себя, что все произошедшее — часть эксперимента по изучению подобного уровня легилименции. Никто, по сути, не изучал, насколько ярки и правдивы чувства легилимента при проникновении в открытый разум, но Драко обещал не лгать себе.
Он понял еще после первого поцелуя, что ощущения реальны в той степени, в которой он сам это допускает. Ведь удовольствие в голове, не так ли?
Перед глазами промелькнуло извивающееся под ним тело Гермионы, и воздух в комнате словно стал гуще.
Думать о сексе со своей пациенткой, которая сейчас безмолвно лежит на кровати, едва ли было чем-то нормальным. Ладно, на самом деле это было абсолютно ненормально.
Он снова взглянул на Поттера, который склонился над подругой и что-то рассказывал ей, словно в ожидании, что она вот-вот ответит.
Малфой ждал того же. Ему нужно было слишком многое между ними прояснить. Время у ее разума поджимало, с каждым разом проникнуть в него становилось сложнее, и Драко видел, как её мозг сопротивляется: ему приходилось проговаривать некоторые вещи вслух, чтобы её мир подстраивался.
Но масса неозвученных вопросов все равно повисла над ними и скребла Драко изнутри.
Он даже был готов к тому, чтобы эта проклятая ведьма очнулась и разрезала его на неровные квадратики, но ему было важно сказать ей, что всё, случившееся между ними, не было частью какого-то его извращенного плана. Она ведь наверняка так и подумала. Что же, он не мог её винить. Рассчитывать на её доверие после того, каким маленьким кретином он являлся, не стоило.
Верно и то, что он не думал, словно ему нужно её доверие. Приступая к её лечению, он и понятия не имел, как далеко в преодолении ПТСР — и общего расстройства, строго говоря, — они продвинутся.
Говорить с ней оказалось легко. Возможно, дело было в том, что это происходило всего лишь в её голове, а возможно, после того, как он однажды не помог ей, и теперь она лежала на этой белой простыне столько лет, скрываться и молчать было бы малодушием. Она явно не тот человек, которому легко общаться с людьми.
Драко это видел: её социальные навыки постепенно становились лучше, но всё равно не дотягивали до уровня той же мелкой Уизли («Поттер» — поправил себя Драко). Грейнджер открывалась только своим друзьям, со всеми остальными же она предпочитала держать дистанцию в гору книг.
Нельзя было ожидать от неё откровенности, не будучи откровенным в ответ. Драко не привык говорить о войне — за исключением Блейза и, возможно, Пэнс, он не поднимал эту тему ни с кем…
Кроме Гермионы Грейнджер, хренов абсурд.
— Малфой! Она…
Взволнованный крик Поттера вдруг разбудил его и заставил все внутренности скрутиться в холодную спираль.
Ноги занемели от ужаса, но Драко рванул к койке, понимая, что сейчас он увидит либо возрождение величайшей волшебницы из пепла, либо ещё одну израненную и измученную жертву, которую забрала Война.
========== Часть 13 ==========
Комментарий к Часть 13
Простите за задержку, я и моя изумительная бета правда стараемся. Работа обязательно будет доведена до конца. Пишите свои предположения, что же будет дальше.
Бесконечные лучи добра*
Первое, что заметил Драко, — показатели Грейнджер бешено скакали. Её мозговая активность металась, словно снитч на поле, а тело просто не выдерживало нагрузку.
Подскочив к ее кровати, он оттолкнул Поттера и взмахнул палочкой — из неё вырвался сноп серебряных искр. Уже через мгновение в палату влетел медперсонал, задачей которого было вывести дрожащего Золотого Мальчика и быть на подхвате, пока Малфой берет ситуацию под контроль.
Гермиона забилась в конвульсиях, и едва ли это было чем-то непривычным. Каждый раз, стоило Малфою подобраться со своими вопросами чуть ближе к ее разуму, слегка приоткрыть завесу реального мира, как Гермиона начинала трястись в истерике, истошно мыча. В подобных ситуациях — когда её сознание соприкасалось с жестокой действительностью, — предыдущие её врачи распыляли по палате успокаивающую настойку из чемерицы и мяты — в этом, собственно, и заключался весь план лечения.
Чертовы болваны, думал Малфой. Непохоже, что кто-то до него всерьез пытался вытащить Грейнджер из собственного плена. Скорее все руководствовались принципом трех «Н»: Не навреди, Но особенно Не старайся.
Вероятно, по этой причине Драко и удалось добиться значительных успехов в целительстве разума. Потому что он лечил, а не стабилизировал.
Вот и сейчас Драко не планировал распылять проклятую чемерицу, чтобы успокоить Грейнджер: это лишь ослабило бы ее попытки раздробить броню своего разума. Она должна была бороться, как умеет. И если существовал шанс, что она его слышит, значит, стоило постараться и вытащить ее сюда, на поверхность.
Малфой не отводил глаз от плазменной диаграммы, которая то бешено скакала, то тревожно замирала над Грейнджер. Очевидно, где-то там внутри цельная Гермиона рвалась наружу, не прекращая борьбу.