Ну ладно, может быть, когда-то и был. Но проклятый Исчезательный шкаф и угроза жизни матери в несколько месяцев покромсали его избалованную слабость. Не то чтобы это оказался хоть сколько-нибудь приятный процесс.
Тем не менее, сейчас Малфой не станет сдаваться.
Лечение Алисы Лонгботтом длилось уже несколько месяцев. Тяжёлых и упорных боёв с безумием, по-хозяйски обосновавшемся в мозгу пациентки, раскинув свои истеричные сети повсюду, оплетая апатией каждый нерв. Малфой по крупицам очищал сцепленную, сросшуюся тревогу Алисы, как ювелир, боясь сделать хотя бы одно неверное движение. Однако раз за разом мозг Лонгботтом отвергал его вмешательство, даже минимальное. Последние двенадцать сеансов выжали из него все соки настолько, что практически каждый его рабочий день заканчивался носовым кровотечением.
Малфой принимал это как издержки профессии, и он бы даже обрадовался им, если бы лечение давало результат. Хоть что-то давало бы результат. Драко не сомневался, что хоть какие-то изменения его методика внесет, но прежде чем создать снузелен для Алисы, необходимо было пробиться к её разрозненному сознанию, что оказалось трудновыполнимой задачей.
В отличие от гениального мира подсознания Грейнджер, мозг Алисы ничего не сублимировал и не проектировал. Её сознание напоминало вьюгу из разорванных по частям мыслей, обрывки которых летали в беспорядочном хаосе, распадались на части, собирались в неверные конструкции, ни о чем не сообщали и никуда не вели.
Признаться, даже случай Грейнджер был менее безнадежен. С ней вдали брезжил шанс достучаться до подсознания и заставить её сломать собственные барьеры.
В ситуации же с Алисой всё было гораздо хуже. Драко не только не смог поговорить с ней — он не видел Алису ни разу с тех пор, как прорвался в ее сознание. Она пряталась или бродила где-то там, и он не знал, как выманить её.
Сегодня была тринадцатая попытка, и Драко… он просто устал. Мало того, что сам процесс легилименции отнимал чертовски много сил и магической энергии (вероятно, поэтому Драко оставался единственным целителем-легилиментом в Британии), так ещё и борьба с хаотичными обрывками бреда Алисы Лонгботтом утомляла.
Установив стул напротив её кровати, он заклинанием проверил её магические показатели, общее состояние и осмотрел её маггловским методом, что не было необходимо в Мунго, но Малфой считал это неотъемлемой частью лечения.
Алиса была стабильна. Худшее в состоянии его пациентов. Стабильность. Рай для уставших, ад для алчущих жизни. Алиса оглянулась на дверь, а потом посмотрела на Малфоя и, сваляв простынь в большой комок, нежно прижала ту к груди.
Малфой на секунду задумался, не вспоминала ли она таким образом своего сына, и что-то тоскливое потянуло нитью из груди к горлу. Драко сглотнул. Внезапно Алиса поднялась с кровати и направилась к нему. Это не удивляло: она была спокойным пациентом, он разрешал ей даже ходить по коридору, но она, как правило, никогда не покидала палаты.
Она подошла к Драко и аккуратно передала ему скомканную простынь, внимательно заглядывая в глаза. Он замер, когда Алиса потянула его за руку вглубь палаты, где лежал её муж Фрэнк.
В отличие от Алисы, он не был стабилен и уж точно не был спокойным пациентом. На памяти Малфоя у него неоднократно случались приступы агрессии и тревоги: он выл и метался по палате, пытаясь причинить себе и персоналу вред. Однажды молодой колдомедик не уследил за его активностью, и Фрэнк исполосовал ногтями до крови пол и стены, а когда колдобрат стал его усмирять, он расплакался и попытался раскроить себе череп об стену. После этого случая его перевели в отдельную от Алисы палату, но это оказалось очередной врачебной ошибкой, так как Алиса так или иначе пробиралась к Фрэнку и засыпала у его кровати.
Тогда палату Фрэнка закрыли. На следующее утро колдомедик обнаружил спящую Алису у двери мужа. Как раз тогда Малфой и начал работать в Мунго. Он вернул Алису в палату с Фрэнком, так как их показатели магической активности угасали, если они долго находились по отдельности, как если бы они подпитывали друг друга энергией.
На всякий случай Малфой наколдовал барьер активности — если показатели Фрэнка зашкаливали, пространство пациента изолировалось и становилось безопасным, стены смягчались, острые предметы становились ватными, а колдобрат строго следил за порциями Успокаивающей настойки. Тогда Алиса часто смотрела на мечущегося Фрэнка со своей постели и не шевелилась часами. Хоть барьер и ограждал ее от мужа, она и сама не пыталась к нему подойти и никогда не выходила в коридор в такие «плохие» для Фрэнка дни.
Просто сидела и смотрела со скорбным лицом.
Впрочем, в барьере не было серьезной необходимости. В моменты припадков Фрэнк никогда не вредил Алисе. Она была для него неприкосновенна.
Сейчас Алиса подвела Драко к барьеру, который уже на протяжении двух дней скрывал Фрэнка от всех остальных. Малфой остановился у кровати рядом с ней, держа в руках нелепо смятую больничную простынь. Алиса повернулась к Драко и молча уставилась на него, явно чего-то ожидая.
Пройдя через барьер к Фрэнку Лонгботтому, он оглянулся на его жену и заметил, как пристально она смотрит то на простынь в его руках, то на Фрэнка, отвернувшегося к больничной стене и дрожащего в припадке.
Быть может, она… Могла ли Алиса сделать настолько рациональный вывод?
Фрэнк дрожал. Очевидно, Алиса сделала вывод, что он замерз, и предложила Малфою свою простынь, чтобы укрыть его. Это было бы… слишком хорошо. Практически целая цепочка из трех звеньев. Дрожь — холод — простынь.
Алисе было невдомек, что Фрэнк дрожал не от холода, а от приступа, но раньше она с трудом складывала мыслительный процесс из двух звеньев. Голод — еда. Спать — кровать. Посетители — веселье. И даже это было настолько редким и в большей мере инстинктивным, что Малфой часто сомневался в возможном исцелении Алисы.
Сейчас же маленькая искра надежды, как первый собственный Люмос, зажглась в нем.
Он накрыл Фрэнка простынью и проверил его активность, прежде чем вернуться к Алисе. Той уже не было у барьера, она лежала в кровати и смотрела на стул перед собой так, словно никогда прежде его не видела. Даже когда Малфой приблизился к нему, она не изменила направление взгляда и вообще никак не показала, что заметила постороннее присутствие.
— Ну что же, Алиса… Сегодня мы попробуем с вами разобраться в творчестве Ива Кляйна. Признаться, я был уверен, что вас заинтересует Сальвадор Дали или, на крайний случай, Энди Уорхол, но вкусы у всех разные.
Малфой достал одиннадцать пергаментов, и после взмаха его волшебной палочки те окрасились в абсолютно одинаковый синий цвет.
Алиса всё ещё была зациклена на стуле, неподалёку от которого стоял Малфой, и Драко пришлось левитировать прямо к её лицу идентичные синие пергаменты, чтобы она обратила на них внимание. Когда её взгляд наконец упал на один из них, Малфой погрузился в её сознание.
Как и всегда сдавливающее чувство у висков и в надбровных дугах сообщило ему о том, что он пробирается внутрь. Вокруг мгновенно зажужжал рой мыслей: где-то клочки слов собирались в бессмысленный бред, который поначалу Драко даже пытался расшифровать, надеясь найти в этом какую-то закономерность или отголосок осознанности. Однако всё было неудачно. Как и в случае с Грейнджер, Драко не мог пользоваться палочкой в чужом сознании, если тот, кому оно принадлежало, не представлял это сам. Всё, что Драко мог, — добавлять нечто свое в голову Алисы наперекор её собственному бреду.
Последние сеансы он внедрял в ее мозг картины известных мастеров, формируя ауру пустой комнаты с успокаивающим звуком, мягким светом и запахом чемерицы, лежавшей в основе любого успокаивающего зелья, которым глушили пациентов его отделения.
Сегодня он решил сделать по-другому. Сосредоточив свое внимание на тишине и пустой стене, Малфой поочередно «вырисовывал» те самые одиннадцать картин Ива Кляйна. Когда рой мыслей Алисы остался звучать где-то позади, Малфой вызвал стул и сел напротив картин.