Мгновения тянулись липкой бесконечностью. Вакуумная тишина, отсутствие света, запаха, только одиннадцать абсолютно одинаковых синих картин заполняли ту часть сознания Алисы, в которой находился Драко. Он всё еще надеялся, что она придет. Что прорвется сквозь хаос собственного бреда.
Малфой не знал, почему выбрал именно этот метод. Возможно, то была интуиция, а может, его слишком окрыляли успехи с Грейнджер, вселяя уверенность, что и с Алисой он не облажается.
Хотя «лажать» когда-то было его призванием. Он внутренне усмехнулся. Грейнджер шла на поправку. Слишком быстро, по мнению Малфоя. Она говорила, хотя и далеко не так много, как раньше, но много читала, поэтому, да… была готова к выписке.
Только он не был готов к её выписке.
Они так и не поговорили. Точнее он не поговорил с ней. Никак не обозначил себя в ее реальной жизни, кроме как её ментальным целителем. Несколько дней назад, извиваясь в собственной голове от отрицания, он признал, что просто ждал от неё хоть какого-то знака. Если бы она хотя бы заговорила о случившемся в её сознании, он бы…
Малфой внутренне собрался. Не время думать о ней. Как и всегда, его концентрация при мыслях о Грейнджер терялась, что могло значительно повредить сеансу.
Он опять сосредоточился на картине.
Когда мысли Малфоя плавно вернулись к искусству, лениво обтекая картины, он внезапно почувствовал чужое присутствие. Стараясь не волноваться слишком сильно, чтобы не разрушить иллюзорную снузелен-комнату, он продолжал смотреть на пергаменты.
Алиса опустилась рядом на пол. Она не отрывала взгляда от картин, но ничем не выдавала собственного интереса к самому Малфою.
Когда, по мнению Малфоя, прошло уже достаточно времени, он заговорил почти шепотом:
— Это Ив Кляйн и его концептуализм. Он был не таким, как Рене Магритт или Клод Моне. Ив Кляйн был не похож на других. Он открыто смеялся над над потребителем искусства, прикрывающимся скрупулезной, но ничего не объясняющей и никому не нужной информацией. Он создал эти одиннадцать идентичных картин и продал их по-разной цене, чтобы народ понял, что нет никаких правил и рамок, а всё, к чему прикасается человек, становится искусством.
Малфой замолчал. Алиса по-прежнему не шевелилась и ничего не говорила.
— Рамок нет, Алиса, всё это в голове человека.
Они продолжали сидеть так, пока её сознание не начало меркнуть, и Драко не покинул палату крепко спящей Алисы Лонгботтом, в лечении которой наметился небольшой сдвиг.
Этот сдвиг ощущался как первый глоток морозного утреннего воздуха в Рождество — уникально.
***
Лечение Алисы двигалось гораздо медленнее лечения Грейнджер, и хотя срок безумия не имел прямого отношения к выздоровлению пациента, Малфой не надеялся на скорый контакт Алисы Лонгботтом с реальностью.
Зато подходило время выписки Грейнджер, назначенное на следующее утро. По мере приближения этого дня решимость Драко поговорить с Грейнджер возрастала.
И возрастала.
И возрастала.
Но он молчал. День выписки должен был стать для его отделения практически национальным праздником. Еще до прихода в Мунго Драко слышал, мол, «из Тики не выходят сами». Поэтому завтра, когда Грейнджер будет уходить, отделение станет светлее.
Для всех, кроме Драко, конечно. Потому что едва ли в его отделении найдется еще хоть один пациент, к которому Драко заходил бы наполниться теплом.
Локонс?
Драко усмехнулся про себя.
Ему надо с ней поговорить. Завтра её будут встречать и клан Уизли, и журналисты, с трепетом ожидающие кадров выздоровевшей героини, и, возможно, её родители, если Поттер этим озаботился. Все её друзья и близкие люди.
Ему там не было места. Ему нигде не было места в её жизни. Вот оно. Именно то, почему Драко не начинал разговор. В молчании сокрыта надежда. Правда же рубит её на корню. Поэтому хитрый слизеринец Драко Малфой в выборе «пан или пропал» предпочитал «или». Тем не менее, перспектива выписать Гермиону Грейнджер и видеть её только на обложках газет его не привлекала.
Ему нужно поговорить с ней. Он просто придет и будет вежлив с ней, тем самым показав, что они способны нормально общаться.
Драко набрал в грудь побольше воздуха и толкнул дверь в палату.
— Готова блистать на обложке Пророка, Золотая Девочка?
Идиот. Мерлин, он гребаный идиот.
Сидевшая на постели с книгой Грейнджер вначале нахмурилась, но затем её лицо разгладилось, и она улыбнулась.
— Даже удивительно, Драко Малфой, как при таких впечатляющих навыках легилимента и окклюмента, ты не перестаешь оставаться заносчивым мальчишкой подавляющее количество времени.
Её голос звучал так же, как звучал в Большом зале, когда она отчитывала тугодумную часть Трио; так же, как когда она оборонялась от нападок слизеринцев, — немного высокомерно, немного саркастически. Но было сейчас в её голосе и что-то еще. Что-то, чего раньше он не встречал.
Так что же?
— Не могу поверить. Сама Гермиона Грейнджер сделала мне такой впечатляющий комплимент. Я отмечу этот день красным в календаре и каждый год буду приходить к этой палате и гладить дверь, — Малфой опустился на стул рядом с ее кроватью и, заставив волшебный формуляр с показателями её состояния парить в воздухе, принялся диагностировать пациентку.
— На самом деле я преследовала две цели, — как-то слишком довольно произнесла Гермиона, но Драко видел, что она в волнении сжала пальцами простынь.
Неужели она тоже волнуется?
По правде говоря, неудивительно, ведь за все прошедшие недели с момента её первых слов они практически не разговаривали. Пара фраз о её здоровье или посетителях, и на этом всё.
А потом Малфой напивался в кабинете и порицал себя трусом. Но на следующий день снова молчал.
— Хитро, Грейнджер. Продолжай, — он не отводил взгляда от диаграммы, которая показывала, что Гермиона абсолютно здорова и готова к выписке.
Тем не менее, Драко накинул еще одно расширенное заклинание поверх основного. Более углубленное. Конечно, чтобы удостовериться, что она и правда в порядке и нет ни одной причины оставить её здесь еще ненадолго.
— Во-первых, это была своего рода благодарность. Я ведь… так и не сказала тебе спасибо. Спасибо, целитель Малфой.
Нога Драко дернулась. «Целитель Малфой». О, эта девочка не стала бы так искренне говорить ему это, если бы знала, какой калейдоскоп восхитительно горячих вещей мелькнул у него перед глазами. Наивная Грейнджер. Страстная.
Перед Драко ворохом воспоминаний проплыли их поцелуи, секс в этой палате. Всё это жаром заползало в нутро Малфоя, и единственное, о чем он молился, — чтобы Гермиона не заметила его реакцию на своё обращение к нему.
Пожалуйста, Грейнджер. Всегда пожалуйста.
— А во-вторых, я хотела подтвердить свою догадку о том, что ты окклюмент.
Драко удивленно моргнул. За своими фантазиями он упустил из виду одну важную деталь: Грейнджер была умна. Чертовски умна. Самая, мать его, выдающаяся ведьма столетия. Обвела его, как пуффендуйца. Наивный Драко.
Ей не стоило знать… Она ведь не могла знать, так?
Знали только он, Нарцисса и Блейз.
Драко судорожно перебирал список её посетителей в голове, с облегчением понимая, что её не посещал никто, кроме Уизли и Поттера, а значит, это всего лишь совпадение.
— Как по-слизерински, Грейнджер. Я впечатлен, — Драко специально не отводил взгляда от диаграммы, стараясь сконцентрироваться на показателях, чтобы не дать пронырливой ведьме заподозрить хоть что-то.
Несколько лет вдали от неё поистрепали его хватку — он её недооценил. Он бы не удивился, узнав, что Грейнджер специально ввернула «целитель Малфой», дабы утянуть его мысли подальше, а затем выведать всю нужную ей информацию.
Хороша. Он чувствовал себя жучихой Скитер в банке.
— Благодарю за комплимент. Теперь настала моя очередь греться в лучах твоего восторга?
Она что, флиртует с ним? Салазар, да что не так с этим миром?