Поэтому и возникает вопрос, да за все время нашего существования на Земле, мы когда-нибудь овладели реальным межвидовым общением? Мы не смогли даже управиться с обезьянами, что уж там говорить о радикально иной жизни.
— Еще не готова, — отвечаю я.
«Например, вот как скажем человек общается с деревом? Вы выясняете, чего оно хочет — света, воды, чего-то еще, и обеспечиваете этим дерево. И оно растет и тянется навстречу им. Все, сообщение получено».
— У моего отца, есть некоторые соображения, по этому поводу, — информирует Наамла.
«Итак, как дерево общается с обезьяной? Оно говорит: «Обезьяна, мне нужно, что бы ты посеяла мои семена, пожалуйста, съешь их и покакай ими потом?» Нет конечно. Надо просто завернуть семена в то, что желает обезьяна. И что она желает? Правильно, фрукты».
— Держу пари, что так и есть, — рассеянно ответила я.
Эти большие старые омары с тухлыми яйцами, думают, что мы хотим их съесть. Вот почему они сами выбрасываются на берег на подходящем расстоянии от того места, откуда поступают их сигналы.
«Они уводят нас из своего поселения на дне океана. Подальше от своего дома».
Возможно, сигналы Фибоначчи совсем не для нас предназначены. А может быть эти электронные всплески — это их сигнальная система? Как вариант: сигнал об эвакуации. Добывающему комплексу «Копь-Зет», потребовались десятилетия, чтобы копнуть так глубоко, и это стало угрожать им. Похоже было вскрыто достаточное количество пластов коры Меркурия, что она перестала выдерживать давление.
Мда... давление... которое им просто необходимо, для сохранения своего океана в жидком состоянии. И соответственно их тела не разваливались бы на части.
«Получается, что таким образом они откупаются от нас? Но они же сильно ошибаются касательно того, чего мы хотим».
Мы не способны ими питаться, это ж несомненный факт.
«Тогда возникает следующий вопрос — а что хотят в таком случае они? Чтобы их оставили в покое?»
Так, уже теплее. Значит они хотят, чтобы им снова вернули прежний слой коры. А толщина пласта поверхности, пропорциональна плотности коры.[24] Уран слишком ценный продукт, чтобы засыпать его обратно. А как насчет висмута? На Марсе висмута — как дерьма за... и отправить его к Солнцу, будет совсем недорогим занятием.
«И что мне потребуется? Правильно, время. И мне нужно это сделать еще вчера».
Вчера, потому что я солгала касательно охлаждающей жидкости, а мой стажёр, совсем не заслуживает смерти.
— Капитан, давайте я помогу вам с программированием, — предлагает Наамла.
— Да, я только за, — соглашаюсь я.
Точно, я пока еще не определилась, с сообщением для меркурианцев. Не думаю, что это будет впечатляюще для учебников истории. Обыкновенная куча цифр. Но это единственный вариант, в котором я могу быть уверена, что они его поймут.
«Числа и смерть».
Может быть, Наамла пообещает сохранить это первое историческое послание при себе?
— Слишком поздно, — сообщает она, — послание уже прошло через ретранслятор, на корабль моего отца.
Скорость света: значение.
Скорость мысли: быстрее этого значения.
«На пути возникает беспокойство».
Поверхность Меркурия, Серные равнины.
Песня в голове: «Помогите!»[25]
Отправляю сообщение, под звуки шипения азота.
Умный скафандр, вытянутый по стойке смирно, удерживает меня в ужасных, болезненных тисках гравитации. Такие ощущения, как будто крюки, вцепившись в мои лодыжки, растягивают берцовые кости. Ужасно болит голова из-за перепадов артериального давления.
Моя мертвая рука волочится, как урановый стержень.
Прошло семь минут с тех пор, как я совершила посадку.
Под кору поверхности, недавно напечатанный ускоритель частиц, который загнал туда неуклюжий робот-копатель, отправляет мое послание меркурианцам. В послании, вся необходимая информация.
«Семь, семь».
Мне нужен азот, больше ничего. Семь протонов, семь нейронов. Шанс найти что-нибудь здесь, очень велик.
«Девяносто два, двести тридцать восемь».
Марс нуждается в уране. С этого все началось. Я использую последовательность Фибоначчи между каждым запросом. Им надо знать — мне не нужен нитрид урана.
Им надо знать — это чрезвычайная ситуация.
Так… в чем еще я нуждаюсь?
«Ага, ну разумеется. Нужно время».
Оно мне нужно еще вчера.
Заключительная часть моего послания представляет собой распад урана, но только в обратном порядке.
Я умоляю их распознать и принять мою информацию — мне нужно убраться с этой планеты. Да-да, еще вчера убраться.
Настойчиво прошу прекратить их свои действия.
А именно — убивать себя.
Ну да… как будто я могу повернуть время вспять.
Со времени посадки, прошло четырнадцать минут.
Сообщение закончено.
Наамла настаивает: «Возвращайтесь на корабль, капитан».
Завороженно, смотрю на устрашающе мощное, основание жерла газового шлейфа. Смотрю на эту кошмарную дыру, которой суждено быть вечной или, по крайней мере источать газ, до полной гибели меркурианцев, если нам не удастся заткнуть эту пробоину. Сбоку от дыры, находится отвисший рот «Копь-Зет», некогда впечатляющие ремни и ковши: а теперь скукоженные, из-за масштаба выброса газового шлейфа. Они расширяются и сжимаются, под встречным воздействием солнца и компенсационной механической равновесной системы добывающего комплекса.
Мимо меня катится трехногий четырехколесный робот-добытчик, с буровым наконечником, марки — «Лэй-Бор». Робот направляется прямо к кораблю, двигается он без приказа, размахивая при этом, своими тупыми гидравлическими клешнями. Да, однозначно в его программу заложено чувство самосохранения. Чего по словам Джихад Диба, не скажешь обо мне. Он клянется, что я родилась, напрочь лишенная этого чувства.
— Я возвращаюсь, — сообщаю я стажеру и разворачиваюсь.
Мой величественный корабль, длиной — двести метров, покоится в восьмистах метрах от меня. Я дала ему имя — Китовая Акула, из-за передней выступающей лопатки, по виду она ребристая и похожа на пасть акулы. Но форма лопатки больше похожа на вделанную в мрамор, отбеленную и сломанную ногу человеческого скелета. В общем ничего близкого, с обтекаемой формой.