Вероятно, именно ее тяжелый поход в материнство вынудил их начать взаимное отчуждение. Желания Анны были такими же, как и у ее подруг в яхт-клубе Пальмы, но Армандо не смог этого понять. Возможно, те сто двадцать месяцев легли тяжелым бременем, три тысячи шестьсот пятьдесят дней, в течение которых муж и жена постепенно отдалялись друг от друга.
Ибо они потратили десять лет, пытаясь зачать ребенка, который никак не зарождался. Десятилетие занимались любовью почти без всякого желания. В течение этих лет Анна каждый месяц, сидя на сиденье унитаза, осматривала свои окровавленные трусики. Десять лет непонимания, поскольку Армандо не нуждался в ребенке, не воспринимал горячего желания своей жены и не замечал депрессии, в которую она постепенно впадала. С каждым годом все глубже. Она ощущала внутреннюю пустоту. Чувствовала себя полой, стерилизованной. Завистливо следила за тем, как растут животы ее подруг по школе Сан-Каэтано, и внутренне содрогалась. Ее обуревала печаль из-за невозможности родить, и к грусти добавился стыд бесплодной женщины, не способной произвести потомство… И так – десять лет.
Но однажды, когда Анна уже потеряла всякую надежду, она вдруг забеременела. И к ней вернулась улыбка. А когда появилась Анита, она решила, что счастье возвратится в их дом, но все вышло не так, как она надеялась. Целый год Анна провела без сна. Потому что Анита плакала непрерывно, днем и ночью. Требовала материнскую грудь в любой час суток. Бессонница, раздражавшая Армандо, и плач Анны, подавленной чрезмерным материнством, образовали взрывоопасную смесь в их браке. Они наняли Имельду, которая помогала чем могла. Но плач Аниты не прекращался и сводил с ума Армандо, который думал только о своих переговорах о недвижимости и о бессоннице, вызванной ситуацией в доме. Анна перестала кормить грудью после второго месяца, и Аниту перевели на ночь в комнату филиппинской служанки. Наконец-то они снова наедине, Армандо и Анна… но он уже устал от жены и начал регулярно ездить в Панаму под предлогом сколачивания того, что, по его словам, станет крупным состоянием. И хотя дочь постепенно переставала плакать, он все так же мало-помалу отдалялся от своей семьи. При этом, разумеется, сохранял все: тот же дом, ту же машину, ту же филиппинку, ту же жену и ту же мебель. Анна воспринимала теперь свое одиночество как дополнительный элемент супружества. Как часть жизни. Постепенно превращаясь еще в один предмет мебели, на который наводила лоск ее горничная. А мебель не жалуется, она просто ведет тот образ жизни, который, как ей кажется, выпал на ее долю.
На часах уже девять сорок.
Она вышла из кухни. Открыла столик и вынула телефонную книгу. Нашла номер компании «Трасмедитерранеа» и набрала цифры 902. Аудиозапись предоставила ей два варианта: нажмите цифру один для бронирования и два – для агентств. Анна нажала единицу. Записанный голос попросил назвать порт посадки на судно.
– Пальма.
Она поняла, что ошиблась, и поправила себя:
– Барселона!
– Скажите «да», если вы назвали Пальму, – потребовал голос.
– Нет, – ответила она.
– Будьте добры, мы вас не поняли. Повторите четко порт посадки на судно.
Анна фыркнула.
Пришлось повторить сначала, посматривая на наручные часы и на экран мобильного телефона. Через несколько минут удалось, наконец, поговорить с оператором из плоти и крови, которая подтвердила, что паром прибыл в порт назначения сорок минут назад. Анна спросила, нельзя ли свериться со списком пассажиров и выяснить, была ли на судне ее сестра Марина Вега де Вилальонга. Девушка любезно ответила, что ради защиты личных данных пассажиров ей запрещено предоставлять такую информацию. Анна угрюмо повесила трубку и набрала номер порта.
Никто не отвечал.
– Сеньора, я пойду к себе. Дайте мне знать, когда приедет ваша сестра.
– Да, конечно, Имельда. Пожалуйста, поставьте духовку на разогрев.
Анна оглядела стол, накрытый Имельдой. Она убрала тарелку и столовые приборы мужа, положила их обратно в кухонный шкаф. По-новому расставила посуду, чтобы Марина могла восседать во главе стола.