— Что ты делаешь?
— Разглядываю темноту.
Пауза.
— А ты?
— Коплю силы, чтобы взлететь.
Пауза.
— А теперь что ты делаешь?
— Все еще темноту разглядываю. Не хочешь помочь?
— Это как?
— Будешь вместе со мной разглядывать.
— Хорошо. Так нормально?
— Нормально.
— Только имей в виду, что я ничего не вижу.
— Не беда. Тебе и не нужно ничего видеть.
— Достаточно просто смотреть?
— Ты помогаешь мне уже тем, что смотришь.
Оказывается, у нас есть родственные народы, о чем мне поведал Петике. Правда, казуары, эму и нанду — что-то вроде бедных родственников, они не так знамениты, как мы, и ютятся где-то на отдаленных континентах и островах, где поселились еще до того, как на землю пришел человек, который все перепутал в царстве животных.
И как же эта родня оказалась так далеко, например, на земле кенгуру — этих самых невероятных животных, — на земле такой дальней, что лежит она аж за несколькими океанами?!
Ведь птицы не плавают.
Значит, по воздуху!
47. Визит поэта. Кукушка. Бладинайф
В город Ф. на встречу с читателями прибыл старый-престарый седой поэт. Он так стар, что видел Вийона и Аттилу Йожефа. Седые белые волосы развевались у него, будто львиная грива, во всяком случае именно так я себе представляю льва — Царя Экватора.
У нас появился новоиспеченный дружок — кукушонок. Присутствие этого дальнего незадачливого родственника — я зову его Кукши — меня забавляет и утешает. Единственное, что с самого начала меня огорчило, это то, что с ним невозможно общаться: стоит заговорить с ним, как понимаешь, что на самом деле ты разговариваешь сам с собой. Дело в том, что он не понимает ни нашего языка, ни суперлимбу и даже на общепонятном языке леса не смог сказать ни гу-гу.
— Ну скажи хотя бы: гу-гу, — приставала я к кукушонку.
— Ку-ку, — восторженно отвечал этот лингвистический антиталант и безнадежный случай.
— Ты представляешь, — говорил Бладинайф Восьмиклинке, — меня подменили в роддоме прямо в день моего рождения. А все дело в том, что папаша мой был там главврачом и крутил роман с фельдшерицей, но женился в конце концов не на ней. Так вот, когда мать меня родила… точней, не меня, конечно… эта самая фельдшерица как раз дежурила и в отместку поменяла ребенка врача на какого-то цыганенка, родившегося в тот же день.
Какая захватывающая история! От волнения у меня даже сперло дыхание, когда Бладинайф рассказывал о тайнах своего происхождения и своей идентичности. Вообще, Бладинайф — это что-то наподобие nom de guerre[13], а на самом деле охранника нашего зовут Мати Карас. Привалившись к кладбищенскому забору, они с Восьмиклинкой потягивали палинку марки «Ты пей, а я тебя догоню» — а интересно все-таки, что значит «цыган»? — и Бладинайф, называемый также Кровавым Ножом, продолжал свой рассказ:
— …так что пока этот бедолага Мати, сын главврача, мокнет-мерзнет в каком-то цыганском шатре, эта цыганская бестия, сын конокрадов (он постучал себя в грудь), то есть я, живу себе припеваючи, гужуюсь здесь и (при этом он отхлебнул из бутылки) жру палинку, как скотина.
48. Эрнэ С., друг поэта, и певчие дрозды
Зато мой человеческий друг, Пети Аптекарь, с самого начала в лепешку готов был разбиться, чтобы выучить наш страусиный язык. Он дотошно расспрашивал меня о незнакомых ему словах и настойчиво повторял знакомые.
— Скажи, как по-вашему будет «как будет»? И как по-вашему будет «по-вашему»? — спрашивал он у меня.
— По-нашему будет «как будет», — учила я его.
С тех пор прошло не так уж и много времени, а он уже говорит по-нашему даже грамотней, чем, скажем, Бойси, Шуба или Пики.
Отвечая на один из вопросов, поэт на встрече с читателями рассказал, как после последней большой войны, вернувшись из эмиграции, он отправился на остров Маргит, чтобы в одной из тамошних гостиниц разыскать своего друга Эрнэ С. Гостиница та была до войны любимым прибежищем Эрнэ С. Однако портье на вопрос львиногривого поэта-мафусаила (который тогда был примерно на пятьдесят лет моложе) ответил, что своего друга он сможет найти в кустах.