«Вот если ты врач или медсестра, ты, когда закончишь работу, купишь в свободное время билет, чтобы посмотреть для развлечения на операцию?»
«Фильм изображает шизофрению перфомативно, а не просто изображенчески. В категориях потери личности, онтологии и продолжительности во времени».
«Дайте только скажу, что я безгранично уважаю — Дэвида, индустрию, то, что Дэвид значит для индустрии. Дайте сказать для записи, что я в восторге. Что я взволнован и безгранично уважаю».
«Это узконаправленный фильм. Скажем, как „Пианино“. В смысле, его не покажут в тысяче кинотеатров».
«Безгранично» пишется слитно. В слове 'безгранично' нет дефиса».
«Фильм изображает ЛА как ад. И я бы сказал, это не так уж нереалистично».
«Это продукт, как и любой другой, в бизнесе, как и любом другом».
«Это Негативный Выбор. Fine Line, New Line, Miramax — все заинтересованы».
«Дэвид — Ид нашего Сейчас. Но если будете меня цитировать, скажите, что я сострил. Напишите „Дэвид — Ид нашего Сейчас“, — сострил ______, который работал на фильме ______».
«Дэвид, как художник, сам выбирает, чего хочет. Он снимает фильм, когда хочет что-то сказать. Люди, которым интересны его фильмы… некоторые из его фильмов лучше других. Некоторые воспринимаются как лучшие, в отличие от других. Дэвид не рассматривает это как проблемную область».
«Он гений. Вы должны это понять. В этих вещах он не как мы с вами».
«Превращение головы сделали с гримом и освещением. Без CGI{29}».
«Почитайте „City of Quartz“. Вот о чем фильм, вкратце».
«Некоторые из них [продюсеров] говорили о Гегеле, хотя хрен знает, причем тут он».
«Дайте только скажу, что я надеюсь, вы не планируете как-нибудь скомпрометировать его, или нас, или фильм».
Мягкая светлая прическа Лоры Дерн в роли Сэнди в «Синем бархате» идентична мягкой светлой прическе Шарлоты Стюарт в роли Мэри в «Голове-ластике».
14. секция, где смешиваются экстраполяции из других секций и к которой невозможно придумать объединяющий заголовок
Слово «постмодерн», по общему признанию, уже затасканное, но несоответствие между миролюбивым здравием его мины и жуткой амбицией его фильмов — нечто заметно постмодернистское в Дэвиде Линче. Другие постмодернистские черты в нем — его голос (который можно описать как голос Джимми Стюарта на кислоте) и факт, что буквально невозможно понять, насколько серьезно его можно воспринимать. Это гениальный автор, вокабуляр которого состоит из «Оки-доки» и «Чудненько» и «Миленько» и «Божечки». Завершив последнюю съемку погони и вернувшись в Базовый лагерь, когда люди разбирают камеры и светоотражатели, а невероятно очаровательная Чесни убирает сегодняшнюю неиспользованную пленку под отражающие покрывала НАСА, Линч три раза за пять минут сказал «Черт подери!» Причем ни разу не произнес «Черт подери!» со сколько-нибудь очевидной иронией или неискренностью или даже плоской ноткой, с которой пародируют сами себя. (Также не будем забывать, что это человек со всеми застегнутыми пуговицами и короткими штанинами: ему не хватает только протектора кармана). Во время того же интервала тройного «Черт возьми!» в двадцати метрах по забитой дорожке к трейлеру-столовой, в большом режиссерском кресле сидит Билл Пуллман, дает интервью для ЭПК{30}, и, доверительно наклонившись, говорит о Дэвиде Линче: «Он такой правдивый — именно на этом строится доверие актера и режиссера» и «У него есть такая особенная модальность в речи, из-за чего он очень открытый и честный, и в то же время очень скромный. В том, как он говорит, есть ирония».
Станет ли «Шоссе в никуда» хитом или нет, атмосфера зловещего транса пойдет на пользу карьере Билла Пуллмана. Из-за фильмов вроде «Неспящих в Сиэтлле» и «Пока ты спал» и (ох) «Каспера» у меня сформировалось мнение о Пуллмане-актере как о хорошем и достойном, но по сути неэффектном, беззубом; я всегда думал о нем как о разбавленной версии и без того довольно водянистого Джеффа Дэниэлса{31}. «Шоссе в никуда» — для которого Пуллман или сбросил вес, или качался, или и то, и другое (по крайней мере, он отрастил себе скулы), и в котором он жуткий и терзаемый и играет на старом, завывающем джазовом саксофоне под супернасыщенным красно-синими прожектором, и в котором его лицо искажается в агонии над изувеченным трупом Патриции Аркетт и затем не раз превращается в чужое — откроет такие грани и глубины в Пуллмане, что он, я уверен, станет истинной Звездой. Для ЭПК он оделся в черный костюм джазового музыканта, и из-за грима, уже нанесенного для ночной сцены за пару часов, у него на лице жуткий рейгановский румянец, и хотя журналисту и оператору и звукачу досаждают разные сумеречные насекомые, кажется, что рядом с Пуллманом жуков нет, словно у него уже появилась аура подлинной звездности, которую трудно заметить, но которую чувствуют насекомые — его как будто даже нет там, в кресле, или как будто он одновременно и там, и первично где-то далеко.