Треск и вскрик под палубой возвестили, что команда потеряла по крайней мере одного из тех двух-трех человек, которыми Хорнблауэр готов был пожертвовать. Вскрик был пронзительный, похоже, убило или ранило кого-то из корабельных юнг; Хорнблауэр, сжав зубы, прикидывал, как скоро смогут выстрелить его пушки. За это время неприятель успеет дать еще два залпа; самую малость трудновато их дожидаться. Вот оно: ядра пронеслись над головой, жужжа, словно гигантский рой спешащих за добычей пчел. Очевидно, канониры недооценили, как быстро приближается судно. С треском лопнул грот-стень-фордун, Буш махнул рукой, и матросы полезли сплеснить. Сейчас «Сатерленду» придется развернуться, чтобы обойти мысик и подводный риф.
– Мистер Джерард! Сейчас я поверну оверштаг. Приготовьтесь обстрелять батарею, как только сможете навести пушки.
– Есть, сэр.
Буш послал матросов к брасам. Хукер на баке расставлял людей у шкотов кливера. Руль положили на борт, «Сатерленд» красиво привелся к ветру. Хорнблауэр в подзорную трубу наблюдал за полевой батареей – до нее оставалось меньше четверти мили. Канониры-итальянцы видели, как «Сатерленд» разворачивается, они видели это уже не раз и знали, что за этим последует шквал ядер. Сперва один отбежал от пушек, потом еще несколько опрометью бросились в горы. Другие упали ничком, только офицер остался стоять, ярясь и размахивая руками. «Сатерленд» накренился от отдачи, клубы горького дыма скрыли от глаз батарею. Хорнблауэр не увидел ее и после того, как дым рассеялся, только обломки – разбитые колеса, торчащие вверх оси, разбросанные по земле пушки. Хорошо нацеленный бортовой залп, матросы молодцы, даром что много новичков.
Обогнув риф, Хорнблауэр вновь подвел корабль к берегу. Впереди на дороге можно было видеть хвост пехотной колонны; пока «Сатерленд» разбирался с арьергардом, передовые полки успели выстроиться. Теперь они быстро шли по дороге, окутанные тяжелыми облаками пыли.
– Мистер Буш! Попробуйте их догнать.
– Есть, сэр.
Но «Сатерленд» в бейдевинд еле полз, и всякий раз, как он почти настигал колонну, приходилось огибать очередной мысик. Иногда он подходил к спешащей колонне так близко, что Хорнблауэр в подзорную трубу видел над мундирами белые лица солдат, когда те оборачивались через плечо. Многие отставали – одни сидели на обочине, уронив голову на руки, другие в изнеможении опирались на ружья, не сводя глаз с проходящего мимо корабля, иные ничком лежали там, где подкосила их усталость и жара.
Буш рвал и метал, бегая по кораблю в тщетных попытках выжать из него еще немного скорости. Он послал всех незанятых перетаскивать сетки с ядрами на наветренную сторону, обрасопил паруса с невероятной точностью и ругался на чем свет стоит всякий раз, как расстояние от корабля до колонны увеличивалось.
Однако Хорнблауэр был доволен. Пехотный полк, который понес большие потери, потом, преследуемый неумолимым врагом, несколько миль бежал в панике, десятками теряя изнемогших людей, получит такой мощный удар по самоуважению, что ослабеет, как после недели боевых действий. Еще до того, как они приблизились к береговой батарее в Аренс-де-Мар, он приказал прекратить преследование – не хотел, чтобы бегущий неприятель приободрился, видя, как большие пушки заставляют «Сатерленд» повернуть, огибать же батарею было бы слишком долго, ночь спустилась бы прежде, чем они вернулись к берегу.
– Очень хорошо, мистер Буш. Положите судно на правый галс и закрепите пушки.
«Сатерленд» встал на ровный киль и вновь накренился уже на другом галсе.
– Трижды ура капитану! – крикнул кто-то на главной палубе – если бы Хорнблауэр знал кто, приказал бы наказать. Он пытался призвать к тишине, но голос его тонул в ликующих возгласах. Матросы орали, пока не выдохлись, широкими улыбками приветствуя капитана, который за последние три дня привел их к победе пять раз. Буш тоже улыбался, и Джерард. Малыш Лонгли приплясывал и вопил, напрочь позабыв про офицерское достоинство. Позже, возможно, Хорнблауэр порадуется, вспоминая эти чистосердечные изъявления любви, но сейчас они его только раздражали.
Когда возгласы стихли, слышен стал голос лотового.
– Дна нет! Дна нет!
Он по-прежнему исполнял, что велено, и продолжал бы бросать лот, пока ему не скажут отдохнуть – живой пример флотской дисциплины.
– Немедленно прикажите ему уйти с русленя, мистер Буш! – бросил Хорнблауэр, раздосадованный таким упущением.
– Есть, сэр, – отвечал Буш, убитый своей оплошностью.
Солнце тонуло в багрянце над горами Испании; от буйства красок у Хорнблауэр перехватило дыхание. Теперь, после нескольких часов напряженной умственной работы наступила реакция – он отупел настолько, что даже не ощущал усталости. Однако надо подождать, пока доложит доктор. Сегодня кого-то убило или ранило – Хорнблауэр явственно помнил треск и крики, последовавшие за выстрелом полевой батареи.
Кают-компанейский вестовой подошел и козырнул Джерарду.
– Прошу прощения, сэр, – сказал он. – Том Криб убит.
– Что?
– Убит, сэр. Ядром оторвало башку. Страсть смотреть, сэр.
– Что вы сказали? – вмешался Хорнблауэр. Он не помнил никого по имени Том Криб, кроме чемпиона Англии в тяжелом весе, и не понимал, почему о потерях докладывает кают-компанейский вестовой лейтенанту.
– Том Криб убит, сэр, – пояснил вестовой. – А миссис Сидонс ранило щепкой в… в задницу, прошу прощения, сэр. Вы небось слышали, как она визжала.
– Слышал, – сказал Хорнблауэр.
Он с облегчением осознал, что Том Криб и миссис Сидонс – кают-компанейские свиньи. Последнюю нарекли в честь знаменитой трагической актрисы.
– Она уже оклемалась. Кок приляпал ей на задницу смолы.
Явился доктор и доложил, что потерь не было.
– Только среди свиней, сэр, – добавил Уолш заискивающим тоном человека, который приглашает старшего по званию посмеяться.
– Мне только что об этом доложили, – сказал Хорнблауэр.
Джерард говорил с вестовым.
– Ладно! – объявил он. – Требуху мы зажарим. А филей запеки. И смотри, чтоб получилась хрустящая корочка. Будет подметка, как в прошлый раз, лишу грога. Лук и чеснок есть, да, кстати, и яблок немного осталось. Соус из яблок, лука и чеснока – и заруби себе на носу, Лоутон, никакой гвоздики. Что бы ни говорили другие офицеры, я гвоздики не потерплю. В яблочном пироге – ладно, но не в жареной свинине. Приступай немедленно. Один окорок отнеси унтер-офицерам с моими приветствиями, а другой запечешь и холодным подашь на завтрак.
Говоря, Джерард для большей выразительности щелкал пальцами правой руки по ладони левой, глаза его сверкали. Похоже, когда поблизости нет женщин, Джерард все свободные от пушек мысли устремляет на свой желудок. Человек, у которого в палящий июльский полдень в Средиземном море глаза блестят при мысли о жареной требухе и запеченной свинине, и который с энтузиазмом предвкушает холодный свиной окорок на следующее утро, по справедливости сам должен быть толстым, как боров. Однако Джерард подтянут, элегантен и хорош собой. Хорнблауэр, вспомнив свое намечающееся брюшко, испытал мгновенную зависть.
Полковник Вильена бродил по палубе, как потерянный. Ему явно не терпится заговорить – а Хорнблауэр единственный на борту понимает по-испански. Мало того, как полковник он по чину равен капитану и вправе рассчитывать на его гостеприимство. Хорнблауэр решил, что лучше переесть жареной свинины, чем выслушивать болтовню Вильены.
– Похоже, вы затеваете сегодня вечером пиршество мистер Джерард, – сказал он.
– Да, сэр.
– Не стеснит ли вас мое общество?
– Что вы, сэр. Ничуть, сэр. Мы будем очень рады, если вы окажете нам такую честь, сэр.
Джерард от души обрадовался перспективе принимать капитана. Лицо его осветилось. Хорнблауэр был искренно растроган, несмотря на укоры совести, напоминавшей, из-за чего, собственно, он напросился на обед.
– Благодарю вас, мистер Джерард. Тогда мы с полковником Вильеной будем сегодня вашими гостями.