– Я не боюсь, я не боюсь, – повторял он трясущимися губами. Бушлат его был порван на груди, он обеими руками стягивал прореху. Слезы в его глазах опровергали его слова.
– Конечно, сынок, конечно ты не боишься, – сказал Хорнблауэр.
И тут Лонгли не стало, только кровавое месиво на месте туловища и рук. Хорнблауэр отвернулся и увидел, что пушка на главной палубе не выдвинута. Он хотел было привлечь к этому внимание, но увидел – убитый расчет лежит рядом, и позвать больше некого. Скоро смолкнут и другие пушки. Ближайшую карронаду обслуживали всего трое – и следующую, и следующую за следующей тоже. На главной палубе морские пехотинцы разносили порох и ядра – наверно, Джерард распорядился, и, наверно, юнг почти всех поубивало. Если бы только прекратился этот адский шум, если бы только он мог думать!
Казалось, грохот, напротив, усилился. Фок и грот мачты рухнули с оглушительным треском, перекрывшим на время даже звуки канонады. Паруса закрыли правый борт, теперь пушки здесь стрелять не могли. Хорнблауэр побежал на бак, где Хукер с прислугой закрытых парусами пушек рубил тросы. Грот-мачта в падении разбила лафет и смела орудийный расчет. Ядра с двухпалубника косили работающих людей, парусина загорелась от пушек и уже дымилась. Хорнблауэр выхватил из рук убитого топор и вместе с другими набросился на сплетение тросов. Когда разрублен был последний штаг и сползла за борт тлеющая масса, когда быстрый взгляд убедил Хорнблауэра, что дерево не загорелось, тогда только он вытер лоб и оглядел свой корабль.
На палубе грудами лежали мертвые тела и отдельные их части. Штурвала не было, мачты и фальшборты сбило до основания, на месте комингсов торчали одни щепки. Но те пушки, у которых оставалось хотя бы по несколько матросов, стреляли. По обоим бортам сквозь дым можно было разглядеть противника, однако трехпалубник лишился двух стеньг, двухпалубник – бизань-мачты; у обоих вместо парусов – клочья, такелаж изорван. Пальба не прекращалась. Под орудийный грохот Хорнблауэр дошел до шканцев, дивясь, как его не убило.
Порыв ветра смещал корабли, гнал трехпалубник к «Сатерленду». Хорнблауэр уже бежал на бак, чувствуя, что ноги налились свинцовой тяжесть и едва двигаются. Правая скула трехпалубника со скрежетом врезалась в левую скулу «Сатерленда». Французы сгрудились у борта, готовые прыгать. Хорнблауэр на бегу выхватил шпагу.
– Абордаж! – кричал он. – Всем отражать атаку! Эй, Кристэл, Хукер! Отталкивайте неприятельское судно!
Трехпалубник навис над головой. Из-за фальшборта стреляли, пули ударяли о палубу рядом с Хорнблауэром. Люди с пиками и саблями карабкались по борту вниз, другие лезли из орудийных портов прямо на переходный мостик «Сатерленда». Хорнблауэра увлекла за собой волна британских моряков с тесаками и пиками, прибойниками и правилами. Все были голые по пояс, все почернели от порохового дыма, все толкались, сталкивались, спотыкались. Юркий французский лейтенантик в съехавшей на бок треуголке сбил Хорнблауэра с ног, навалился сверху, стиснул и принялся судорожно рвать из-за пояса пистолет.
– Rends-toi! – выкрикнул он, наставляя дуло, но Хорнблауэр ударил его коленом в лицо – француз откачнулся назад и выронил пистолет.
Хукер и Кристэл с матросами упирались в борт трехпалубника запасными реями, ветер тоже гнал его прочь. Корабли расходились. Кто-то из французов успел перепрыгнуть на свой корабль, кто-то прыгнул в море. Остальные – человек пять или шесть – бросали оружие. Один не успел – пика вонзилась ему в живот. Ветер гнал французские корабли от изувеченного «Сатерленда», уносил дым. Солнце засияло над обезображенной палубой, грохот пальбы стих, как по волшебству.
Хорнблауэр стоял со шпагой в руке. Матросы загоняли пленных в люк. Шум стих, но яснее в голове не стало – напротив, он ничего не соображал от усталости. Ветер вынес их в залив, «Плутон» и «Калигула» так и не появились – только «Кассандра» на горизонте беспомощно наблюдала за схваткой. Два французские корабля, почти такие же неуправляемые, как «Сатерленд», дрейфовали неподалеку. На борту трехпалубника Хорнблауэр различил черные разводы – это сочилась из шпигатов человеческая кровь.
Двухпалубник все разворачивался: вместо продырявленного борта Хорнблауэр увидел сперва корму, потом другой борт. Он тупо следил глазами, не задумываясь, что это значит. И тут оглушительно взревели пушки, на «Сатерленд» обрушился бортовой залп. Щепки полетели от останца фок-мачты, рядом с Хорнблауэром колоколом бухнула пораженная ядром пушка.
– Довольно! – бормотал Хорнблауэр. – Бога ради!
Обессилевшие моряки кое-как вставали к пушкам. Джерарда нигде не было, но Хукер – молодец мальчик! – распределял оставшихся людей. Однако навести орудия не было никакой возможности, а люди валились от усталости. Еще бортовой залп – ядра прочесывали палубу, круша все на своем пути. Хорнблауэр слышал как бы тихий подголосок к грохоту неприятельских орудий, это стонали по всему судну сваленные где попало раненые. Канонерские лодки на веслах осторожно подбирались к корме. Скоро они начнут стрелять в ватерлинию сорокадвухфунтовыми ядрами. Солнце, синее небо, синее море, зеленовато-серые испанские холмы, золотой песок и белые домишки Росаса – Хорнблауэр смотрел, и смотреть ему было больно.
Еще бортовой залп – рядом с Хукером убило двоих.
– Флаг, – сказал Хорнблауэр сам себе. – Мы должны спустить флаг.
Но на «Сатерленде» не осталось флага, нечего было спускать, и Хорнблауэр по пути на шканцы напряженно думал, как тут выкрутиться. Громко ухнула сорокадвухфунтовка одной из канонерок, палуба под Хорнблауэром содрогнулась. Хукер был на шканцах, сним Кристэл и плотник Хауэл.
– Четыре фута воды в льяле, – сказал последний. – Помпы разбиты все.
– Да, – сказал Хорнблауэр без всякого выражения. – Я капитулирую.
Он прочел одобрение на серых лицах своих офицеров, но больше ни слова не произнес. Если бы «Сатерленд» затонул вместе с ними, это решило бы все проблемы, однако надеяться на такой простой исход не приходилось. Под безжалостным, обстрелом он будет постепенно, палуба за палубой, наполняться водой. Может быть, они будут тонуть сутки – тогда их раньше внесет под пушки Росаса. Остается капитулировать. Хорнблауэр вспомнил других британских капитанов в сходных обстоятельствах. Томсон на «Леандре», капитан «Быстроходного» и тот несчастный из эскадры Сомареца в Альхесирасском заливе – все они спустили флаг после долгого и неравного сражения.
С двухпалубника что-то кричали – слов Хорнблауэр не разобрал. Наверно, предлагают сдаваться.
– Oui, – закричал он, – oui!
Вместо ответа громыхнул новый бортовой залп. Снизу донеслись треск древесины, крики.
– О, Господи! – сказал Хукер.
Хорнблауэр понял, что его спрашивали о чем-то другом, и тут же его осенило. На негнущихся ногах он сбежал вниз, в неописуемый хаос того, что осталось от его каюты. Матросы у пушек отупело смотрели, как он разгребает обломки. Наконец он нашел, что искал, и выбежал на палубу с охапкой пестрой материи.
– Вот, – сказал он, отдавая ее Кристэлу и Хауэлу. – Перебросьте через борт.
То был трехцветный французский флаг, изготовленный по его приказу, чтобы обмануть гарнизон Льянцы. При виде флага матросы в канонерских лодках взялись за весла и двинулись к борту. Хорнблауэр ждал с непокрытой головой. Они заберут у него наградную шпагу. А другая наградная шпага заложена в лавке у Дуддингстона – он никогда ее не выкупит. Карьера его кончена. Разбитый остов «Сатерленда» с триумфом отбуксируют в Росас – когда еще средиземноморский флот соберется за него отомстить, отбить у врага или сжечь вместе с искалеченными победителями на огромном погребальном костре? Впереди долгие годы плена – увидит ли он когда-нибудь ребенка, которого родит ему Мария? Леди Барбара прочтет в газетах, что он сдался на милость неприятеля – что подумает она? Но солнце пекло голову, и он очень, очень устал.