Контрольная группа состояла из 5 — 6 человек в каждом случае. Принципиально новым было то, что здесь наблюдались психически совершенно здоровые люди, которым в связи с особенностями их лечения вводился тот же фармакологический препарат, что и основной исследуемой группе. Так, лицам, страдающим диабетом, с лечебной целью вводился инсулин, а лицам, нуждавшимся в анестезии в ходе хирургической операции, — кетамин. По привлечении литературных данных, доказывающих идентичность воздействия этих средств на сознание психически здоровых и больных людей, мы смогли совершенно исключить фактор заболевания из анализа основной группы [13, с. 51; 47, с. 60; 56].
Тестирование испытуемых проводилось многократно, согласно описанной выше методике. Помимо тренировки, основными этапами тестирования были состояние перед началом терапии («фон») и ряд последовательных бесед с испытуемым по ходу углубления диссолюции сознания. Регистрируемые в каждом случае медиками физиологические, психиатрические и электроэнцефалографические характеристики углубляющегося измененного состояния позволяли по данным этих наук предварительно разбить путь, проходимый сознанием, на стадии [ср. 39, с. 13 —16; 90, с. 208].
Сначала наблюдалась легкая сонливость (сомноленция) с увеличением латентного периода реакций. Затем наступало легкое оглушение с эпизодами обманов восприятий, умеренно выраженное (среднее), оглушение с визуальными проявлениями мышления и наглядно-образной символикой, связанной с измененным восприятием схемы тела. После этого наступало тяжелое оглушение и испытуемый переходил в сопор — состояние почти полного отсутствия реакций и сведения сознания к действию простейших рефлексов с постепенным развитием арефлексии, атонии и анестезии. Вслед за этим наступало прекоматозное и коматозное состояние, что служило поводом для прерывания лечебного действия препарата. При возвращении в нормальное состояние испытуемые проходят в обратном порядке эти же основные стадии.
24
Следует подчеркнуть, что все науки о мышлении в принципе сходятся в существовании и закономерном чередовании описанных стадий распада мышления [39, с. 13—16; 47, с. 20, 42, 55; 56, с. 738; 90, с. 34-35; 147, с. 750; ср. 91, 76-86; 120]. В дальнейшем изложении сомноленция, легкое, среднее и тяжелое оглушение, сопор и прекоматозное состояние сокращенно обозначаются соответственно как стадии А, Б, В, Г, Д и Е. Заметим сразу, что при анализе по всем индексам нашего теста нисходящего (от нормы — к коме) и восходящего (наоборот) процессов изменения языковой способности нами не было найдено между нами никаких существенных различий, что согласуется с полученными по психологическим и физиологическим методикам другими исследователями результатами [ср. 90, с. 208]. Поэтому далее диссолю-ция языка рассматривается независимо от ее направления (подробнее см. [77, с. 148]). Каждый препарат характеризуется своим временным графиком прохождения выделенных состояний. Так, при действии инсулина время нисходящей диссолюции сознания весьма велико, составляя соответственно 0.5, 1, 2, 3, 4 и 4.2 ч после введения препарата (через 3 — 4 дня после достижения первого шокового состояния). При действии же кетамина, напротив, наиболее длительным, а следовательно удобным для наблюдения является процесс восходящего развития языка от стадии Е до А и фона, наступающие обычно соответственно через 1, 1.2, 1.3, 1.5, 1.6, 2 и 2.2 ч после введения препарата. Мы обратились к больным, проходящим курс фармакотерапии при помощи средств, воздействие которых на организм качественно различно, и вместе с тем все они действуют не на локальные зоны мозга, а на весь организм в целом. Так, инсулин воздействует на такую важнейшую для организма систему, как сахарный баланс. Вызываемое здесь сахарное голодание клеток мозга (гипогликемия) однозначно связано с филогенетическим возрастом последних: чем они моложе, тем интенсивнее в них процессы обмена, а следовательно — чувствительность к гипогликемии. В основе действия кетамина лежит его влияние на холинореактивные системы, вообще первичные для всех процессов в нервной системе человека [24; 152, с. 100], и так далее. С нашей точки зрения, анализ лишь такого целостного, опосредованного всем организмом человека воздействия на мышление и речь может дать конструктивные результаты в исследовании языковой способности, «разлитой» по всему мозгу и тесно связанной с функционированием всего организма.
Первая часть нашей задачи — установление основных качественных различий в построении языковой способности на разных стадиях диссолюции — была выполнена сначала на материале каждого из исследованных препаратов, а затем объединена. Очевидно, здесь следовало опираться на роль коммуникативной и экспрессивной функций языка [52, с. 36]. Учитывая установленную в лингвистической теории иерархию уровней языка [ср. 33, с 164], особое внимание мы уделили его лексической и синтак-
25
сической структурам. Первая рассматривалась через вероятность встречи в нем узкоденотативного знака (индекс А|), а вторая — через вероятность встречи изолированного простого нераспространенного предложения (индекс И4). Если же сразу провести весь тест, то учет всех заданий вне зависимости от их сравнительной важности для языковой структуры может привести к выделению очень большого числа стадий, затруднительного для систематического анализа. (Так, некоторые исследователи детской речи выделяют до 122 (!) стадий лишь на пути от первого крика до первого слова [148]).
Прежде всего нами был проверен вывод ряда психолингвистов, заметивших, что формальное преобразование заданной фразы проводится подавляющим большинством психически больных испытуемых гораздо легче, чем смысловое уже при легком утомлении. Таким образом, семантическая структура выказывает большую неустойчивость, в то время как способность к формально-логическим операциям сохраняется практически до самого исчезновения сознания. В нашем эксперименте по предъявлении задания К (глокая куздра) все члены исследованной группы легко поставили фразу в прошедшее время, будучи в нормальном состоянии, но не смогли сделать этого уже в состоянии легкого оглушения. То же повторилось, когда вместо бессмысленных корней мы подставляли осмысленные, но редкие. Следовательно, формальная трансформация проходит хорошо лишь на ограниченном семантическом поле высокочастотной лексики. Значит, тонкая связь со смыслом присутствует — и, таким образом, наличествует полноправный естественный язык, объединяющий план выражения и план содержания в единое целое. В этих условиях существуют как знаки, так и синтаксис как способ их объединения в суждения.
Обозначим через заключенную в фигурные скобки последовательность из семи индексов вероятность встречаемости данного признака на стадиях фона, и далее — от А до Е, причем минус здесь — вероятность от 0 до 0.3, плюс —минус — от 0.3 до 0.6 и плюс — от 0.6 до 1. Тогда вероятности встречаемости в речи испытуемых в среднем по всей совокупности, независимо от примененного препарата, изолированного простого нераспространенного предложения {---------± + Н~+} и узкоденотативного знака
{------------± + +} выказывают отчетливое плавное повышение.
Поскольку эти показатели характеризуют такие определяющие для структуры языкового текста явления, как его знаковое построение и синтаксические закономерности, их можно признать достаточными для первичного подтверждения гипотезы о выделении в диссолюции языка отчетливых, закономерно возникающих стадий. Заметим, что грубое усреднение, проведенное здесь без учета типов личности испытуемых или типов фармакологических препаратов, позволяет предположить наличие некоей мощной тенденции, действующей в целом, что согласуется с объективностью, вне-личным характером естественного языка.
26
С теоретической точки зрения уже на этом этапе возникают весьма существенные методологические сложности. Прежде" всего определения слова и предложения в литературном и разговорном языках различаются в целом ряде случаев. Например, обычные для последнего образования типа тётикатин, у мариванны трактуются в научной литературе целым рядом способов [63, с. 44]. То же относится к последовательностям типа пойду, позвоню, надо будет, нормально, и поеду себе туда, где вообще неясны границы между сочинением, подчинением и примыканием [63, с. 39]. В пределах разговорной речи характеристики слова и предложения также могут различаться: как показывают полевые исследования речи лиц, получивших среднее образование сравнительно с не получившими его, основную роль здесь играют элементы знания «школьной» грамматики [111, с. 102], переплетающиеся с усвоением элементов научно-технической культуры, даваемых в основном средствами массовой информации [88, с. 137 — 139]. Наконец, если гипотеза о появлении в ходе диссолюции глубинных уровней языка в явном виде справедлива, возможно ожидать тут появления древних, типологически далеких образований. Уместно вспомнить здесь доводы А. А. Потебни, полагавшего, что для различных временных этапов развития славянских языков следует давать разные определения предложения [61, с. 77].