— Ну да, Тэсси, прошу прощения, ты совершенно права, — сказав так, он довольно громко рыгнул; мама решила истолковать это как шутку и рассмеялась.
У меня потрясающие родители, они все еще друг друга любят, большинству ребят в моем детском саду такое и не снилось. Что они не разлюбили друг друга, видно по фотографиям в рамочках и поздравительным открыткам времен их свадьбы, еще красующимся на буфете, а ведь они поженились целых семь лет назад! Притом мама на два года старше папы; мне трудно смириться с этим, но ей уже тридцать, правда, некоторые дети из нашей группы школьных приготовишек имеют мамаш, которым за сорок, а родительнице моего приятеля Брайана — все пятьдесят, она старше моей бабушки Сэди. Значит, она родила его в сорок четыре года, это отвратительно, в голове не укладывается, как люди могут трахаться, если они старики. Ну да, я знаю, откуда берутся дети, мне известно все.
По правде говоря, это бабуля Сэди выбрала мне имя. Она всегда жалела, что не назвала когда-то моего отца еврейским именем, так что в следующем поколении не пожелала упустить свой шанс, а мама сказала, что не против. Она человек очень уступчивый, ей хочется одного: чтобы все друг с другом договорились, да и нет сомнения, что Сол — имя не только еврейское, но и христианское.
Влияние бабушки на мою жизнь этим и ограничилось, потому что она, к счастью, живет далеко от нас, в Израиле, я ее почти никогда не вижу. Я говорю «к счастью», потому что мой отец очень ее не любит, но в то же время и боится, не решается всерьез воспротивиться ей, так что всякий раз, когда она приезжает, возникает уйма разных натяжек и затруднений, мою мать это ужасно тяготит. Но стоит бабуле Сэди выйти за порог, папа вдруг становится жутко храбрым, начинает ее критиковать, она ведь так любит командовать, вечно вмешивается в то, что ее не касается. Однажды он сказал даже, что его возлюбленный отец Эрон, непризнанный драматург, именно по ее вине умер в возрасте сорока девяти лет; мама возразила, что это нелепо, Эрона убило его пристрастие к сигаретам, а вовсе не супруга, но папа сказал, что существует очевидная связь между раком и подавленным гневом, только я не совсем понял, что это значит — «подавленный».
Мой отец тоже жил в Израиле, когда был в моем возрасте, и так полюбил город Хайфу, что из всех мест, где мог бы поселиться в Соединенных Штатах, выбрал Калифорнию, ее эвкалипты, пальмы, апельсиновые плантации и цветущие кустарники напоминали ему о добрых старых временах. И арабов он невзлюбил тоже там, в Израиле, а все из-за девочки, в которую он тогда втрескался, но что именно произошло, я не знаю, потому что каждый раз, когда об этом заходит речь, он съеживается и замолкает, даже для мамы эта его любовная история так и осталась тайной.
Бабуля Сэди, в отличие от прочих членов нашей семьи, во-первых, инвалид, во-вторых, правоверная иудейка. Она носит парик, потому что один только муж имеет право видеть волосы правоверной иудейки, ведь в противном случае другие мужчины могут соблазниться и, презрев священные узы брака, захотят ее трахнуть. Если принять в расчет, что она вдова и разъезжает в инвалидном кресле, сомневаюсь, что кто-либо возжелает и трахнет ее, однако же парик она не снимает. Говорят, один раввин из Флориды приказал правоверным еврейским женщинам больше не носить париков, сделанных из волос индианок, потому что в Индии поклоняются богам о шести руках или с головой слона, индианки вконец осквернены тем, что молятся таким божествам, и эта скверна передается еврейкам, носящим их волосы, стало быть, раввин велел им «незамедлительно» купить новые парики из синтетических волос, но бабуля сказала, что это он хватил через край.
Инвалидное кресло — следствие давней автомобильной аварии, но бабушке это не мешает колесить по свету. Она повидала больше разных стран, чем все остальные члены нашей семьи, вместе взятые. Ведь она знаменитый лектор, да еще дочь самой Эрры — это моя ПРА, то есть прабабка, известная певица, а мой отец вскоре станет знаменитым военачальником в Ираке, так что мне осталось решить, в какой именно области я намерен прославиться, но тут проблем не возникнет, слава у нас в роду, она передается по наследству.
Моему отцу в детстве не повезло, его мать только и делала, что моталась по городам и весям, выступая во всех мыслимых университетах, зато у меня замечательная мама, она решила сидеть дома по собственному свободному выбору, а вовсе не потому, что такова женская доля, как думали в старые времена. Ее имя Тэсс, но я зову ее мамой. Конечно, все дети так называют своих родительниц, но когда иной раз в парке какой-нибудь малыш крикнет: «Мама!» и моя мать оглядывается, думая, что это я, мне кажется невероятным, что можно так обознаться. «Да нет же, — говорит она, — это как со звонками мобильников. Если чей-то позвонит, как твой, невольно вздрагиваешь, хотя тут же понимаешь — ах нет, это не тебе».