(Когда мама рядом, мне кажется, что от ее присутствия вибрирует воздух, тем ужасней, что она так редко появляется в моей жизни.)
— Итак, Кристина, — говорит дедушка после того, как мясо, ломтики ананаса, сладкий картофель и зеленая фасоль съедены. — У тебя появились серьезные конкуренты.
Мама бросает на него непонимающий взгляд.
— Пол Анка снова в хит-параде, и вдобавок о нем снимают фильм.
Мама весело смеется.
— Мы с Полом Анкой работаем в разных плоскостях, — говорит она.
— Передавать такие песни по радио, — вступает в разговор бабушка. — Kissing on the phone[3], подумать только! Швабры, даже глаз не видно!
— А мне они очень нравятся, — шепчу я себе под нос.
— Браво, Сэди, — восклицает мама.
— Одно могу сказать, — вздыхает дедушка, — человечество стремительно деградирует. Подумать только — всего за два столетия мы скатились от гениальных опер Моцарта к… «агу-агу». И это человеческий язык? Что скажешь, Хилари?!
Он смеется над собственной шуткой и скармливает Хилари кусочек сала под столом.
— Ричард! — возмущается бабушка. — Ты прекрасно знаешь, что не должен давать этой собаке жирного! У Хилари холестерин!
— В детстве я обожала жирное, — мечтательно произносит мама. — Хотела стать Толстой Дамой из цирка.
— Неужели? — удивляется дедушка. (Как он может этого не знать? Неужели забыл?) — Еще одна рассыпавшаяся в прах мечта.
— Мне кажется, что с нашей последней встречи ты еще больше похудела, — замечает бабушка.
— Я прекрасно себя чувствую, — успокаивает ее мама.
Я перестаю прислушиваться к разговору и впадаю в транс: я так долго ждала этого дня, а теперь не знаю, как себя вести, сижу и пожираю маму глазами. В окно за маминой спиной вливается солнечный свет, и ее волосы кажутся золотым ореолом, она здесь, она здесь, она правда здесь, я застыла, завороженная музыкой ее голоса и грациозными движениями рук. Внезапно я слышу: «Хочешь провести у меня следующий уик-энд, Сэди?» — и не верю своим ушам. Следующий уик-энд? До него всего шесть дней. Бабушка и дедушка обмениваются многозначительным взглядом: «Охо-хо, не окажет ли эта женщина дурного влияния на нашу малышку Сэди?» — но потом они вспоминают, что эта женщина — мать их малышки Сэди, она родила ее в восемнадцать и отдала на попечение родителям, потому что у нее не было денег. Теперь маме двадцать четыре, и ничто не помешает ей забрать меня, если она захочет, так что — кто знает? — если я буду хорошо себя вести, когда поеду к ней на выходные, она может меня оставить. Мое сердце колотится, как сумасшедшее.
— Скажем, в субботу, после обеда. Мы с Питером заедем за тобой на машине, а в воскресенье, к вечеру, я отвезу тебя назад. Договорились?
Ответа не последовало.
— Ты согласна, Сэди? — спрашивает мама.
Я готова выпалить, что просто мечтаю об этом, но тут вмешивается дедушка.
— Кто такой Питер? — спрашивает он.
— Питер Зильберман. Мой новый импресарио.
Снова наступает тишина.
— Питер… Зильберман? — повторяет бабушка таким тоном, как будто это имя ей чем-то не нравится.
— Что такое импресарио? — спрашиваю я, представив себе Прекрасного Принца с волнистыми волосами, бросающего в лужу свою красную накидку, чтобы мама не замочила ног.
— Это господин, который занимается тем, чтобы сделать меня знаменитой! Он заботится о моей карьере, организует концерты.
— Ты планируешь концерты? В приличном месте, не в кабаке, не в прокуренном шалмане? — спрашивает дедушка.
— Именно так. — Мама очаровательно улыбается. — Прислать вам билеты?
— Ты прекрасно знаешь, что я ничего не понимаю в твоей музыке, Кристина, — качает головой бабушка. — Не хочу тебя обидеть, но песни без слов еще никому не помогли добиться успеха.
— Я буду первой! — отвечает мама. — Зачем делать то, что кто-то уже сделал до тебя?
Бабушка поджимает губы и насаживает на вилку кусок мяса, словно хочет сказать: и когда только моя дочь научится смотреть правде в глаза?