Часть 4.
Мокрый асфальт, словно полотно беговой дорожки, настроенной на обратное направление, уходит из-под моих ног, не желая подстраиваться под общепринятую норму ходьбы и привычный ритм шагов; у него, похоже, свои представления о канонах ходьбы. Может быть, стоит попробовать ходьбу на руках или передвигаться ползком, а, возможно, здесь вполне приемлемо ходить на ушах. Я - миллион изображений меня же. Прохожие мимо шенгейтцы смотрят в мою сторону с удивлением, реже - с трепетом и восторгом, порой - с завистью, и я не могу уяснить, что же именно повергает их в изумление, я выгляжу не экстравагантнее обычного, неизменное черное пальто и шляпа-трилби. Но я не имею ни малейшего понятия, каким же изображением я являюсь в настоящий момент. Необычное авангардное полотно на стене в картинной галерее частной коллекции без хозяина последнее изображение которое осталось в этой коллекции разграбленной мародерами и каждый кто видит его понимает что полотно должно оставаться здесь пока оно само не изъявит желания стать частью уже новой коллекции оно специфичное это полотно и не вписывается в рандомный интерьер рандомного дома или квартиры. Все замечательно. Нет нужды негативно отзываться о собственной персоне. Говорить о ненависти к себе стало популярным. Объективность и адекватность порой прорываются к власти, но ненадолго, в противном случае наш мир оказался бы пригодным для существования. Шенгейт оказался чистеньким и аккуратным городком с архитектурой в стиле бюргерского классицизма и прямыми узкими улочками. Типичный европейский городок, одно из тех многочисленных поселений. Здесь обитает чрезвычайно приветливый и отзывчивый народец, который все еще не определился с самоназванием, для себя я выбираю название «шенгейтцы». Моим другом и проводником стал молодой писатель по имени Рио. Его личность полна тайн, загадок и странностей, он неохотно говорит о себе, но нет для него большего наслаждения, нежели разговоры о его новеллах. Его эго нуждается в регулярном обильном питании. Именно Рио показал мне другой Шенгейт - вторая сущность города являлась индустриальным монстром о пяти уровнях. Никто не осмеливался спуститься на самый нижний, пятый, уровень; говорят, там обитают немыслимые чудовища и полулюди, совершено не интересующиеся внешним высшим миром, существующие в грязи собственных желаний и отсутствия малейшей жизненной цели. Мне не верилось в эти шизофреничные описания Шенгейта. Мне, дабы поверить, нужно увидеть воочию. Сообщив о своем намерении спуститься на нижний уровень, я отрезаю все пути к отступлению - Рио не любит, когда бросают слова на ветер, но все-таки вызывается стать моим гидом в недрах города. Второй уровень мало чем отличался от первого, того, что привлекал своей приветливостью и размеренным темпом жизни. Уровни между собой сообщались железной лестницей с крутыми ступеньками, они так и норовили уйти из-под ног, предавая теплое тело холодному металлу и долгому смертельному падению. Тягучий красный свет солнца сквозь пелену кислотного смога фабрик и заводов обволакивал кожу, заполнял собой абсолютно все уголки моего естества, замещая традиционные представления о дневном свете новыми данными. Слышится стук грохот звон треск шум бой удары машин. Симфония промысла полностью совпадает с ритмом сердца и ритмом клеток; она вначале ударяет и сшибает с ног, затем успокаивает и убаюкивает, словно бескомпромиссная инъекция димедрола. Меня завораживает окружающий шум, и с каждым новым сокращением сердечной мышцы я все больше погружаюсь в шероховатости пространства, в его шипы и выступы, путаясь в звуковых волнах, позволяя им опутывать мои конечности, и внезапно приходит осознание, что в моей груди тоже имеется свой персональный маленький и немыслимо шумный заводик. Состояние эйфории прерывает нетерпеливый Рио, и мне приходится расстаться с грезами о собственной фабрике внутри себя, что занимает какое-то время. На третьем уровне мне показалось, что я брожу по потолку какого-то торгового центра, в чем и была особенность этого места. Здания нарочито были раскрашены так, чтобы вводить путешественников в заблуждение, будто они преодолели закон гравитации и стали ходить по потолку, одновременно с этим ощущая протесты желудка и головокружение. Население перестало быть столь приветливым; во мне признали чужака, что и является причиной подозрительных взглядов. Я - миллион изображений меня же. Прохожие мимо шенгейтцы смотрят в мою сторону с удивлением, реже - с презрением и осторожностью, и я не могу уяснить, что же именно повергает их в изумление, я выгляжу не экстравагантнее обычного, неизменное черное пальто и шляпа-трилби. Кажется, шляпа уже стала частью моего тела, и для меня выйти куда-либо без шляпы означало обречь себя на целый день дискомфорта. Грязно-серые сумерки встретили нас на четвертом уровне Шенгейта. Сердце чувствовало приближение чего-то грандиозного, но неописуемо опасного, необъяснимая липкая черная тревога наполнила собой кратеры души. Улицы пустовали, лишь неоновые вывески баров и стрип-клубов завлекали потенциальных посетителей своим манящим мерцающим неровным светом, развеивающим сумрак вокруг. Рио пояснил, что четвертый уровень я